Дваждырожденные
Шрифт:
— Я редко бываю на пирах, — сказал он, — здесь только чистая пища, пригодная для каждого дваждырожденного. Не думайте сейчас о своем бу дущем. Вы, наверное, с утра ничего не ели, а сол нце уже клонится к закату.
Омыв руки, мы приступили к еде. Сам Карна ел только рис и свежие фрукты. В его роскошном серебряном кубке плескалась прозрачная родниковая вода. Когда мы насытились и слуги неслышно убрали остатки трапезы, Карна вновь заговорил:
— Я знаю тебя, прекрасная апсара. В годы, когда между наследниками престола Хастинапура еще не возгорелось пламя вооруженной вражды, мне по казывали тебя во дворце Высокой сабхи. Ты была тогда совсем девочкой, но твоя луноподобная кожа светилась невидимым светом брахмы, а в глазах было то же упорство и бесстрашие, какое ты про явила сегодня. Ты уже многое видела в этом мире.
Я внутренне напрягся, но Лата ответила с обычной своей безмятежностью:
— Я скажу тебе то, что не принесет вреда Пан– давам. Мудрость способна потушить любую вражду. Знанием мы можем спасти будущее нашей общины. Мы все братья и сестры. Боги не брали с меня клятвы, что их послания получит один Ард-жуна. Ни Юдхиштхира, ни Арджуна не пожелали бы, чтобы их врагов ослепил мрак невежества. Задавай вопросы. Я отвечу.
Какие они, небожители? — спросил Карна, вдруг перевоплощаясь в доверчивого заинтересованного слушателя.
Я не знаю, — пожала плечами Лата, — воодушевление чаранов и невежество земледельцев облачают небожителей в человеческие формы. Такими они и являются нам. Мне же не ведомо их истинное обличие. Даже Муни видел одного из небесных посланцев сначала в светоносном облике, а потом в человеческом теле.
От меня не укрылось, что в глазах Карны блеснули огоньки воистину полудетского любопытства.
Но ведь и вы видели небожителей, — вырвалось у меня, — они одарили вас панцирем, а потом неотразимым дротиком.
Я не знаю, кто одарил меня панцирем. Брахманы говорят-боги. Иные говорят, что я сам — сын бога. Если так, то непостижимы пути богов и цели, к которым они устремляют нас. Может быть, твоя подруга могла бы рассеять и твои и мои сомнения, — с вымученной улыбкой ответил Карна. — Брахманы в моем царстве твердят, что по дате рождения и движению небесных светил могут постичь и судьбу и предназначение человека.
Это ложное знание, — сказала Лата. — Предвидеть наш жизненный путь не под силу даже богам. Только сам деятель может прозреть кармические последствия своих поступков. Единственный проводник на этом пути — его разум, опирающийся на сердце.
Значит, никто не в силах открыть мне мое прошлое и будущее? — спросил Карна.
Хранители мира не открыли мне твоего прошлого, — призналась Лата, — а будущее тебе только предстоит создать. Но зерно твоего духа еще примет в себя много открытий этой жизни, если только… — Лата замялась, но потом под пристальным взглядом Карны заговорила вновь. — Почему ты один? Не ты ли сам создал свой сияющий панцирь, что спасает от врагов,, но и закрывает путь животворной брахме.
Карна молчал, переводя испытующий взгляд с Латы на меня, но мягкая текучая сила Латы уже проникла в панцирь его духа, гордость истаяла в его глазах, и он заговорил:
— Я не знаю, почему решил довериться тебе, прекрасная апсара, но раз даже небожители избра ли тебя своей вестницей, значит, в твоем сердце нет и тени зла. В моей же жизни женщины всегда были сосудами несчастья. Я не знаю ничего о сво ей матери, пустившей меня по волнам Ганги в кор зине, политой воском. Моя приемная мать Радха, нашедшая эту корзину на берегу, увидела на мнесияние драгоценных серег и гибкий неснимаемый панцирь. Она думала, что я рожден богами, догадывалась о моем высоком предназначении, но все равно всеми силами пыталась отвратить меня от дворца Дхритараштры. Она заботилась обо мне, как о собственном сыне, но суеверно твердила, что слава погубит меня. Я вырос и ушел из дома на поиски славы и любви, но самая прекрасная в трех мирах женщина потушила пламя любви в моем сердце, отвергнув руку сына суты ради царственного лучника. Лишь один Дурьодхана, оценив мое мужество и силу на состязании в Хастинапуре, принял меня как равного. Сын Дхритараштры осыпал меня милостями и помазал на царство. Сам Дрона, непревзойденный знаток оружия, обучал меня науке кшатрия. Но и он не смог открыть мне имена родителей. Они были дваждырожденными, но почему-то скрылись от меня. Кто дал мне панцирь, способный расти вместе со мной? Он был моей второй кожей и светился внутренним светом. Эта дивная вещь не могла быть создана человеческими руками. Чараны поют, что моя неизвестная мать удостоилась
Карна перевел дух и посмотрел на меня в упор:
Да, дваждырожденный, я подтверждаю то, о чем поют чараны. Боги лишили меня панциря. Будь здесь Дурьодхана, моя откровенность стоила бы тебе жизни. Я лишен защиты, и эта весть обрадует Арджуну.
Арджуна и так вышел бы с тобой на битву, — сказала Лата.
С панцирем или без панциря я сожгу его своими стрелами, — тряхнул головой Карна, словно отгоняя сомнения. — Иногда я становлюсь подобным Бхимасене. Впрочем, в наше жестокое время лютость становится атрибутом любого царя. Брахма гаснет, и приходится все больше полагаться на пылающий огонь ненависти, как , впрочем, и на доспехи, выкованные человеческими руками.
И все-таки, ты расстался с небесным панцирем, — сказала Лата.
— Да, — кивнул Карна, — смертный не может противиться воле богов. Это было в год, ког да истекал срок изхтани.я Пшдавов. Однажды но чью я лежал в саду на ложе и смотрел на звезды. Вдруг передо мной в ореоле света предстал пре красный брахман. Он застыл без движения на расстоянии вытянутой руки от моего ложа и заго ворил, не открывая рта. В священном ужасе я решил, что предо мною сам тысячелучистый бог Сурья, и почтил его глубоким поклоном и подно шением цветов. Он же не сделал ни малейшего движения. Но в моем сознании зазвучали его сло ва: "Властитель небожителей хочет лишить тебя сияющего панциря и серег, охраняющих твою жизнь". В смятении чувств я спросил сияющего бога: "Если Индра, властелин богов, радеет о благе Пандавов, как я могу противиться его желаниям?" А небожитель открыл мне, что против моего желания никто из богов, спустившихся на землю, не может нанести мне вреда. Небожители тоже подчиняются какому-то высшему закону, запрещающему вмешиваться в дела людей. "Покинь Хас-тинапур, — сказал он мне, — уйди в бескрайние леса, и ты спасешь свой панцирь и свою жизнь". Я ответил: "Царю не подобает спасать свою жизнь ценою бесчестья. Бросив Кауравов, я бы нарушил дхарму кшатрия". "Я знаю людей, — сказал лучезарный, — большинство стремится обрести доброе имя и прочную славу, не рискуя своей жизнью. Слава мертвому человеку все равно, что гирлянда хладному трупу".
Но никакие доводы не могли склонить меня к согласию на недостойный поступок. Для меня жизнь без свершений подобна берегам без реки. Я только просил покровителя сказать, откуда на мне панцирь и серьги и кто мои настоящие родители. Но он был неумолим. От него я узнал лишь, что они живы и что моя гибель доставит им невыразимые страдания. И еще небожитель дал мне совет попросить у Индры в обмен на мои панцирь и серьги неотразимый дротик, после чего растаял в ночном воздухе.
Так я доказал самому себе, что остаюсь хозяином собственной судьбы. Через несколько дней ко мне во дворец пришел смиренный брахман. Я никогда не видел его в кругу патриархов, но чувствовал, что мощь его брахмы превосходит границы, доступные человеку. Я смиренно приветствовал его сложенными ладонями и спросил, что он желает. "Я пришел получить от тебя дар", — сказал брахман. "Что тебе подарить, о премудрый, — земли с тучными стадами или девушек, искусных в танцах и пении?" — спросил. "Одаривай всем этим тех, кто не принадлежит к повелителям брахмы, — ответил мой гость, — мне отдай свои серьги и панцирь. Эти сокровища принадлежат небожителям. Наш закон запрещает оставлять их у людей". Тогда я решил, что это сам Индра сошел ко мне в умаленном облике брахмана. "Как я могу срезать панцирь и не истечь кровью?" — спросил я. "Я сам сниму с тебя панцирь, не оставив ран на твоем теле". Он прикоснулся к моему плечу, и мой доспех погас. Я сорвал панцирь легко, как ветхую одежду. Небожитель взял панцирь и серьги и исчез. Так я лишился дара, полученного мною при рождении, и потерял веру в мудрость и справедливость богов.
Лата бесстрастно приняла брошенный вызов. Она не отвела взгляда от затуманенных горечью глаз властелина. Лишь затрепетали кончики ее длинных ресниц.
— Смертные приписывают богам свою собственную слабость и ограниченность. Хранители мира не злые и не добрые. Они просто живут по иным законам, которые человеческий разум не в состоянии вместить. Один из этих законов запрещает им вмешиваться в дела смертных и оставлять им свое оружие. Хотя иногда некоторые из них и нарушают этот закон.