Две березы на холме
Шрифт:
– Вот теперь знай. Мороженая, почитай, наполовину свареная. Мороз ее уже заварил. Долго не закипает, а закипит - так уже тут тебе и готова. Давайте счас побольше огня, чтоб гудело.
И военрук принялся сам ломать мелкий хворост. Да быстро, споро. Большие руки его с прокуренными до темной желтизны ногтями так и мелькали.
И я тоже бросилась подбирать щепки потоньше и бросать в топку. А Тоня принялась промывать серое мелкое пшено для засыпки, чтоб сразу, как закипит вода, бросить его в котел. Силантий Михайлович так
Я опустила руки, завороженно слушая это гуденье, ощущая, как все предметы вдруг стали на свое место, подчиненные человеку: картошка доспевает, огонь в плите гудит, вода в котле кипит. Кипит ли?
Я заглянула в котел, но плотный пар, словно туча, не давал увидеть, что там делается.
– А ты, Плетнева, лучше плиту подкармливай. А будешь долго на воду глядеть, она назло не закипит, - поймал меня на безделье военрук.
И я взялась за хворост. «Эх, зря мы напугались, что не успеем, - думала теперь я.
– Получается, будто сами не смогли. А ведь сделали самое трудное - картошку такую начистили и нарезали, воду нагрели. А получилось, что нас военрук выручил».
Вода скоро закипела. И глядеть на нее не надо было, чтоб это понять: сквозь натужное сипенье пара все услышали ровное, низкое бормотанье самой воды. Закипела, матушка! Заклокотала!
– Ну вот, - удовлетворенно сказал военрук.
– Порядок. Я пошел.
И он ушел. А я запрыгала вокруг Тони и заорала:
– Котлы кипят кипучие! Пары парят паручие! Супы сипят сипучие! Урра!
Тоня засмеялась, не растягивая губ. Потом она, отворачиваясь, уберегая лицо от пара, засыпала в котел пшено, бросила пригоршню соли. Вот и заправили суп. Теперь пятнадцать минут - и готово.
Когда зазвонили на большую перемену, мы начерпывали в два ведра суп большим черпаком на длинной палке. И вот уже, блестя глазами от любопытства и нетерпения, в дверь кухни заглядывают дежурные по классам. Наши - Нурулла и Галия.
– Давай обед! Нам сверху давай, пожирнее, раз свои повара!
– Ишь какие хитрые!
– обижается девчонка из шестого, сразу попадая в Галиин капкан.
– Ой, а ты жирное любишь?
– подняв высоко свои тонкие брови, искусно разыгрывая удивление, смотрит на нее Галия.
– Ну тогда, конечно, первое ведро - тебе! Тебе, тебе, и не спорь теперь!
И, взяв девчонку за руку, подтаскивает ее к наполненному синеватой жидкостью ведру. А та застыдилась, не ожидая, что ей так сразу уступят, упирается:
– Да ладно уж! Я так!
– Нет, нет, бери это, кызым, бери, дочка!
Но тут вмешивается пара из седьмого класса. На правах старших и главных в школе мальчишка, не разобравшись, в чем дело, грубо бросил:
– Что за шум, а драки нет?
И тут же схватился за дужку ведра, приказав девчонке:
– Давай, Лариска, взялись, а то остынет.
– На дворе у соседа и курица кажется гусем, а гусь - индейкой. Это у нас поговорка есть такая. Ты что, не знаешь, что жир от картошки и сверху и снизу одинаковый?
– подталкивает она локтем шестиклассницу, и они уносят ведра с нашим супом.
Мы спешим за ними следом, чтоб увидеть, как наши едят, что говорят. Да и нам есть уже хочется.
Как смешно в классе! На учительском столе дымится ведро с супом. Перед каждым на парте миска. Накануне всем велели приносить с собой миску и ложку. Все по очереди, начиная с последних парт, подходят к столу, и Галия, каждый раз аккуратно взболтнув черпаком со дна, чтоб гуща шла равномерно, наливает в подставленную миску. А суп - горячий! Уж чего-чего, а этого у нашего обеда не отнять.
Конечно, ни миски, ни ложки не принес один Никонов. Теперь он ждал, когда поест Карпэй, и издевался над ним:
– Ты, Кось, смотри ложку не проглоти - мне нечем будет хлебать!
– И заглядывал ему в плошку.
– Эй, поварихи! А чегой-то там такое синенькое-голубенькое? Это, поди, Плетнева цветочков-василечков наготовила?
– Поглядим, что ты наготовишь, - мрачно пообещала я ему.
– Уж я вам наготовлю! Я вам курицу разварю, вот только бы ворону поймать!
Мы с Тоней тоже получили по порции, и я поняла, отчего Лешка Никонов плел про цветочки-василечки. Мороженая картошка выглядела грязно-голубоватой, стеклянистой, полупрозрачной. А уж вкус… Суп был сладковатый. Скрашивало дело пшено. Оно делало похлебку мучнистой, а потому вроде бы сытной.
– Ребята, а у меня молоко есть. Кому забелить?
– сказал кто-то из Домоседовых.
И пошло!… Ребята и раньше приносили с собой чего-нибудь поесть-перекусить, особенно те, кто из других деревень приходил. Кто пару картофелин, кто лепешек из лебеды - черных, как вар. Молоко же многие прихватывали в небольших аптечных пузырьках или четвертинках.
С молоком и вовсе похлебка наладилась. Тут уж и лакомства пошли на всех: кто-то жареным горохом наделял, кто-то конопляное семя сыпал в подставленные горсти. Помаленьку, а все равно здорово.
Конопля жареная - это же прелесть: аромат густой, вкус сдобный, маслянистый, так и похрустывают на зубах прожаренные тонкие оболочки круглых коноплюшек.
Одним словом, такой пошел пир - на весь мир. Еле-еле в большую перемену уложились. Дружно стало в классе, хорошо, тепло. Все разрумянились, глаза блестят. То-то я радовалась, что мы с Тоней были первыми поварихами. А все тягости с коченеющими руками, скользкой, мокро-ледяной картошкой забылись, будто этого ничего и не было.
Гранаты