Две линии судьбы. Когда остановится сердце (сборник)
Шрифт:
И, словно в подтверждение этих предположений, она услышала за дверью мужской голос. Какой-то мужчина, явно молодой, довольно бойко комментировал последний футбольный матч, пересыпая свои слова легким матерком. Он был уверен, что его никто не слышит. Хотя если даже и слышит? Какое ему до этого дело?
Вероятно, он стоял, что называется, на рабочем месте, охраняя пленницу, и от скуки разговаривал с каким-то своим приятелем. Затем разговор прекратился, Глафира услышала звуки шагов, но потом и они тоже стихли.
Ну вот и все, собственно. Побег исключается. Но
Телефон. Зачем она приходила сюда с мертвым, не подающим признаков жизни телефоном? А может, она на самом деле хотела как лучше, хотела помочь, да только хозяйский телефон оказался заблокирован каким-нибудь хитроумным способом?
Хозяева-то не дураки, понимают, что в доме находится, по сути, еще одна пленница — Алевтина.
Голод ее измучил. Глафира поднялась и направилась в ванную комнату. Там, чтобы прийти в себя, она включала попеременно то горячую, то холодную воду. Но голова все равно продолжала кружиться. Конечно, это от голода. От чего же еще? Может, у нее резко снизилось давление? От стресса, к примеру.
Ее размышления были прерваны характерным звоном ключей. Снова пришла Алевтина. В руках — миска, прикрытая салфеткой. Лицо какое-то странное, бледное, испуганное.
— Я чуть не попалась, — ответила она, опережая вопрос Глаши. — Хозяйка вышла из ванной комнаты через несколько мгновений после того, как я вернула на место телефон. Я понимаю, что у нас, скорее всего, ничего не получилось, что она его, возможно, заблокировала, но я-то хотела как лучше!
— Слава богу, что ты не попалась! Послушай, Алевтина, тебя выпускают из дома?
— Мы с водителем ездим за покупками или по каким-то делам в город. Но он за мной следит. Я же понимаю, о чем вы хотите меня попросить — сообщить вашим близким, где вы и что с вами. Ко мне с такими просьбами обращались все те, кто до этого находился в этой и других комнатах. Но, если бы я это сделала, меня бы убили. Сразу же. Или продали бы — по частям…
Она сказала это и словно сама испугалась сказанного. Медленно повернула голову к Глафире, словно проверяя, произвела ли ее последняя фраза на нее впечатление. Глафира же, в свою очередь, напряглась.
— Как это — по частям?!
— Если до сих пор вам не дали телефон, чтобы вы поговорили с вашими близкими…
— Послушай, а почему ты обращаешься ко мне то на «вы», то на «ты»?
— Не знаю. Вы… Ты чем-то сильно отличаешься от всех остальных, побывавших здесь. Видно же человека! Что ты — культурная, образованная, интеллигентная. А до этого здесь были женщины несколько другого уровня.
— Какого уровня? Ведь для того, чтобы получить выкуп, пленники должны быть из нормальных, обеспеченных семей. Или я чего-то не понимаю?
— Да не знаю я! Может, выкупа никакого и не потребуют. И вообще… Я не уверена, что им, моим хозяевам, вообще есть дело до твоих родственников и каких-то выкупов. Это же очень опасное предприятие! Думаю, что, раз до сих пор тебе не дали телефон, чтобы ты могла сказать тому, кто может
— Что?! — Глафира вдруг почувствовала страшную слабость, и все ее тело покрылось испариной. — Что приготовили? Не в гарем же меня определят?
Она усмехнулась, чувствуя, что еще немного — и она разрыдается.
— На органы, — прошептала Алевтина. — Они могут пустить тебя на органы.
— Да?! И ты так спокойно об этом говоришь?! Ты, работая здесь и много чего навидавшись и наслышавшись, говоришь мне только сейчас о том, что меня готовят к тому, чтобы пустить на органы?! Распотрошат меня, как свинью… Аля, что ты такое говоришь?! Меня, с моей комплекцией?
— А здесь все такие были… пышные женщины. Правда, их держали впроголодь…
— Скажи, вот ты мне носишь еду. Какую-то идиотскую еду, с хозяйского стола. А они сами разве не распоряжаются относительно еды для меня? Или, если бы ты не таскала мне еду украдкой, я бы просто умерла с голоду?
— Почему же? Хлеб, вода… Зачем тратиться, если скоро и так… Господи, прости ты меня… Но я же не могу отвечать за то, что они творят!
— Послушай. Это же элементарно! — Идея, как связаться с внешним миром и дать о себе знать, носилась в воздухе. — Вот ты едешь, к примеру, с водителем на машине в город, за продуктами. Он же смотрит на дорогу, этот твой водитель-цербер. Сейчас на улице тепло, и ты можешь легко открыть окно и незаметно для водителя выбросить на тротуар, где-нибудь в центральной части города, мою записку. Но чтобы ее заметили, — фантазия у Глафиры разыгралась, — мы эту записку завернем в какую-нибудь денежную купюру. Человек поднимет с тротуара свернутую в комок купюру, а там внутри — моя записка! Ну? Ты согласна?
— И это мы тоже проходили, — убитым тоном произнесла Алевтина. — Говорю же, это очень опасно!
— Но чем опасно, если он ничего не заметит? Это же так легко и быстро можно сделать. Или же — другой вариант: вы с ним в магазине. Бросишь такой денежный бумажный шарик кому-нибудь в корзину с продуктами. Люди непременно его заметят, вот увидишь!
— Я боюсь…
— Чего ты боишься? Да я, когда окажусь на свободе, разыщу тебя и спасу!
— Прежде чем ты окажешься на свободе, люди, те самые, на чью помощь ты надеешься, обратятся в милицию, те нагрянут сюда, предположим, повяжут моих хозяев… И тогда эта сука… эта хозяйка сразу же выдаст меня, понимаешь?!
— В каком смысле? Как соучастницу?
— Нет. Все гораздо хуже. Просто два года тому назад я совершила… кое-что, и меня ищут. И мои хозяева об этом знают. И меня посадят! Вот я и решила, что буду помогать им просто за еду и кров — и, понятное дело, за их молчание.
— И что же ты такое сделала?
— Мужа своего убила.
10. Май 2010 г. Лиза
— По документам она действительно Козельская Валентина, — Лиза озадаченно вертела в руках паспорт впавшей в беспамятство Валентины, тети погибшей Сони Козельской.