Две недели до Радоницы

Алябьев Артемий

– А где же Лори? Смена караула, ха-ха! – по контрасту с низким ростом, голос его звучал громко и уверенно, – Прошу прощения, что мы задержались. Вы можете идти.

Последняя фраза была адресована человеку у входной двери. Воротник его пальто стоял высоко, а глаза были скрыты за темными очками. Я не успел хорошо рассмотреть его: после слов своего товарища он поспешно толкнул дверь и исчез в темноте.

– А, вы были в общей зоне, – сказал я. Поймал себя на том, что было это не очень вежливо сказано.

– Верно, верно, – закивал мужчина, – Я хотел бы сделать

ранний чекаут. Дела не ждут! И какие дела!

Он энергично рассмеялся: все в его словах и внешнем виде говорило о жажде действия. Я заглянул в «шахматку» и спросил его фамилию.

– Собеееее-па-нееек! – от грохота его голоса, казалось, сейчас расколется потолок. И чего он так раскричался?

– А ваш товарищ? – спросил я, – Он тоже выселяется?

– О нет, он здесь не живет. Заходил в гости, скажем так. Все нормально – мы договорились с Лори.

Я сделал чекаут в программе. Собепанек, однако, не уходил.

– Я услышал знакомую фамилию. От ресепшена донеслось, – произнес он, – Бончик, так?

– Да, верно, это моя фамилия.

– Вот как! Завидую… Прямо как у национального героя.

Почему-то в его устах это не прозвучало одобрительно.

– Збигнев Бончик! Герой Нагоры! Брат-Сонце во плоти! – продекламировал Собепанек. – Но времена изменились, не так ли? Кто будет следующим героем этого края? Может, вы?

– А разве Нагора нуждается в спасении?

– Может, и нет. Однако людям всегда нужны герои. Равно как и злодеи. На кого еще скидывать с себя ответственность, как не на этих двоих?

После этих слов он улыбнулся так лучезарно как мог – верно, хотел, чтобы я воспринял его слова как шутку.

– Я вдруг анекдот вспомнил на эту тему, – выдал он, – Старый, советский – еще в ПРЛ такие рассказывали. Глупый, конечно. Но слушайте. Значит так: типичное коммунистическое государство Восточной Европы. Приходит в канцелярский магазин грязный, плохо одетый клиент. Спрашивает продавца: «Есть портреты Ленина?». Тот отвечает: «Есть». «А Сталина?». «Тоже есть». «Тогда мне тех и тех по десять штук». Через десять дней тот же клиент возвращается в магазин. Выглядит уже поприличней. «Мне, пожалуйста, 20 портретов Ленина и 20 портретов Сталина». Прошло еще пару дней и ситуация повторилась. Тот же клиент просил теперь 50 портретов Ленина и Сталина. Когда он же подъехал к магазину на собственной машине и попросил 100 портретов одного и второго, продавец не выдержал и спрашивает: «Слушайте, зачем вам столько портретов? И как вы на машину заработали? Еще недавно у вас и одежды нормальной не было». «А я открыл за городом тир».

Шутка не показалась особенно смешной, но я на всякий случай выдал улыбку.

– До встречи, Бончик, до встречи! – вскричал Собепанек и молодцеватым широким шагом вышел за порог.

До чего странный тип! Не только речь, но и манера держаться его были необычными. Я поймал себя на мысли, что за время беседы он ни разу не вытащил рук из карманов ветровки – стоял все время, ощетинившись локтями.

Снова зазвонил телефон.

– Хало? Жинжер папи? – спросил взволнованный женский голос.

В этот раз слышно было хорошо,

но я все равно ничего не понимал – язык был незнакомым. Кажется, немецкий. Я пытался ответить по-английски, но два языка разбивались друг о друга. Наконец, мой собеседник сменился, и я услышал приятный нагорский. Девушка сообщила, что они с подругой заблудились в лесу по дороге к хостелу и просили выйти их встретить. Я поискал фонарь, набросил на плечи плащ с капюшоном и вышел в темноту. Голос показался знакомым. Да так, что сердце заколотило в груди. Неужели…

Освещая путь лучом света, я добрался до съезда с трассы. Девушки наверняка свернули в самом начале пути на тропинку, которая вела к предгорным холмам. Так и оказалось: среди стволов деревьев метались лучи света, а две фигуры в накидках оглашали лес звонким хохотом.

– Наш ратовник! – вскричала радостно одна из девушек, когда я подошел к ним ближе и помахал рукой.

Вот опять! Невозможно, чтобы это было она. Что ей в хостеле делать? Я подошел ближе к девушке, но лицо ее было скрыто под капюшоном.

– Дарья, это ты? – спросил прямо.

Девушка задумалась и, в свою очередь, стала внимательно смотреть на меня. Прикусила нижнюю губу. В темноте совсем не было видна лица. Так все-таки она или нет? Она, наконец, ответила:

– Возможно, и Дарья. Нагора, знаете, небольшой край.

Вдруг она схватила меня за рукав и прошептала с напряжением в голосе:

– За нами кто-то шел. Будто большой зверь. Кусты трещали. Вон там.

И показала рукой в сторону качающихся сосен. Я подошел и посветил фонариком: ничего, кроме шишек и поломанных сучьев. Слышались слабые шорохи, но это был ветер. Точно ветер. Мне захотелось побыстрее вернуться в хостел. Пока шли обратно, девчонки без умолку болтали на немецком. Возле терассы стало светлее, и я заметил, что под куртками у них белые одежды, а в руках – намитки белого цвета. У входа девушки перемигнулись, и немка исчезла внутри. Другая развернулась в мою сторону и спросила:

– Все-таки не забыл меня, Андрей?

Ну что за игра? Она прошла мимо меня по терассе и посмотрела в сторону гор: туда, где в обрамлении скалистых вершин ярко светила луна.

– Красиво здесь, не думаешь? Как на Лодовом гребне той ночью.

Она стянула с головы накидку, и на плечи волнами упали длинные каштановые волосы. Оглянулась, посмотрела на меня большими темными глазами. Она была еще красивее, чем прежде. Или ее облик настолько стерся из моей памяти.

– Дарья это ты, бу-бу-бу, – передразнила меня, – Фу, грубо как!

– Что ты здесь делаешь?

– Да ничего, – пожала тонкими плечами, – Ты прав, мне пора. Что это я такая сентиментальная.

Пролетела мимо меня к двери. Я метнулся, загородив проход.

– Ну что теперь? – спросила.

– Почему ты так ведешь себя?

После этих слов она разозлилась. Щечки покраснели, глаза мило нахмурились. Но длилось это недолго. Вскоре ее лицо успокоилось, и она сказала ровным голосом:

– Андрей, нам уже не восемнадцать. И даже не двенадцать. Я в такое не играю.