Две недели до Радоницы
Шрифт:
– Возможно, у него была сестра.
– Я тоже так думаю. Нужно позвонить на кафедру, чтобы они проверили родословную еще раз. Ну ладно, спокойной, Андрей.
Она быстро докурила и вернулась в хостел. Я почувствовал сильную усталость – прошедший день оказался невероятно богатым на события. Я решил еще немного поболтать с Лори, прежде чем отправляться на боковую. Девушка сидела на стуле со скучающим видом. Она сложила локти на стойке так, что над ними возвышалась только копна рыжих волос. При моем появлении из укрытия сразу вынырнули пытливые круглые окуляры.
– Хау
– А, ну знаешь, пытаюсь найти способ устать сегодня, – ответила она. – Хау ар ю? Кстати – спасибо, что был на ресепшене вместо меня!
– Ноу проблем. А кто такой Собепанек? Я сделал ему чекаут.
– А? Мистер Собепанек сделал чекаут? – Лори бросилась проверять компьютер.
– Чего это он мистер?
– Как? Ты не знаешь, кто это? – ахнула она с располагающим простодушием. – О да, сорри, ты приехал сегодня. Мистер Собепанек это директор компании Sun & Son.
Название я слышал раньше – точно такое было у фирмы в документах, что показывал юрист.
– Я так думала, – кивнула она, подтверждая для себя что-то, – У него был бизнес-митинг в хостеле.
Ну вот, приезжаешь из Москвы, а тебе снова – о бизнесе и митингах рассказывают. Мне захотелось настроить радио Лори на другую волну.
– Чизкейк тайм! – вскричал я, зная, что девушка будет не в силах отказать.
Но Лори только понурилась.
– Чизкейк нет больше, – вздохнула она, – Метка нет больше.
Я попытался вспомнить: когда мы с мамой ехали по дороге в вечерней темноте, стояла ли там цукерня? Мне казалось, что да – белый фасад, огромный претцель на витрине. Все по-прежнему.
– Я хочу творожный пирог с вишней, – взбунтовался я.
Как? Почему? За что жизнь была так несправедлива со мной? После слов девушки я обратил внимание на тишину и пустоту в домике. Никаких вечерних посиделок в общей зоне с диванами, никаких веселых бесед. Только гнетущая тишина. Ее разогнал приятный голос Лори:
– Боунчик.
– Слушай, давай я тебя научу нормально произносить…
– О, сорри. Просто я вспомнила, что день назад в хостеле жил гость с такой фамилией. Ты знаешь Каролин Боунчик?
– Да, так зовут мою тетю. Она сказала, куда пошла?
Лори задумалась и посмотрела на карту народного парка у себя за спиной. Ткнула пальцем в Ванду. Известная у паломников вершина Нагоры.
– Она ушла вчера утром. У нее был тент, и она сказала, что будет там три дня.
Странно. Люди шли с ночевкой на Ванду только во время Радоницы – поминать усопших. Каролина, видимо, что-то напутала. Кроме того, я не помнил, чтобы она вообще когда-нибудь ходила в церковь.
– Ты тоже пойдешь на гору? – спросила Лори.
Идея была хорошей: я смогу передать тете слова наказа, а она, в свою очередь, передаст их Марцелю. На все уйдет один день времени.
– Если пойдешь, хочу попросить тебя что-то сделать, – продолжала девушка.
Глаза ее выражали полное отчаяние. Это была почти мольба умирающего. Чего же она хотела так сильно, что все ее существо не могло жить без этой вещи?
– Принеси. Мне. Чизкейк. Пожалуйста.
Как я мог
***
Я пошел в горы рано с утра, когда брат с мамой еще спали. По земле стелился холодный туман, и я изрядно продрог. В горах было бы еще холоднее, а наверно до сих пор лежал снег. У входа в народный парк находился пункт информации, который одновременно служил как прокат снаряжения. Я зашел внутрь – взять теплую одежду и хорошие треккинговые ботинки. Внутри, пока ждал в очереди, разговорился с одним из туристов. Парень в ушанке с изображением Ленина на тулье оказался из России. Был разочарован, что Триглав сегодня закрыт для посещения.
– Говорят, что дальше Злотой долины нельзя, – проговорил. И добавил досадливо, – А я специально на Слезу Марии ехал. Отпуск взял.
Будь эти новости правдой, то и для меня путь был заказан. Я взял с прилавка карманную карту, развернул и пробежал взглядом по шляхам. Все верно. Единственный путь в сторону Ванды от этого входа в парк бежал синим шляхом через всю Злоту долину до самого схрониска «Млынек». Оттуда требовалось повернуть у развилки на желтый путь и идти через Лодовый гребень.
Когда настала моя очередь брать инвентарь, я уточнил у сотрудника, можно ли попасть на Ванду сегодня. Он почесал макушку и оглянулся в сторону напарника.
– Вступ на Ванду заказан чи не? – громко спросил.
Товарищ слабо кивнул. Он заполнял какие-то бумаги и всем видом показывал, что не может отвлекаться.
– Нельзя, – с акцентом ответил мне по-русски, хотя я и так прекрасно все понял.
Я спросил по-нагорски, в чем причина запрета. Однако мужчина только отвечал одной фразой на русском: «Нельзя». Наверно, услышал, как я разговаривал с туристом по-русски, вот и решил удавать грека. Я понял, что ничего добиться от него не удастся и попросил на прокат теплый пуховик и горные ботинки.
В начале тропы ждал знакомый запах: смесь конского навоза и свалявшегося мокрого сена. На большой площадке, вымощенной брусчаткой, стояли вместительные повозки с четверкой лошадей в упряжи. Ряженые в народные костюмы кучеры – на голове полукруглый капелюш с гусиным пером, а на теле поверх белой рубахи накидка из шерсти – хохотали и курили, ежась от холода. Ждали, пока народ соберется. Экскурсоводы уже зазывали на «исторический тур по знаменитейшему пути Нагоры».
Через всю долину проходила каменистая дорога. На информационном щите было написано, что брусчатку положили поляки еще в XVII веке, когда везли в горы сокровища. Будучи ребенком, я рисовал в воображении брички, откуда из окон на камни сыплются бриллианты, и выносливых лошадей, тянущих огромные мешки с золотом под уклон. Всякий раз на этом шляхе я несколько раз припадал к камням в надежде отыскать ну хоть осколочек драгоценного камня. Дарья однажды застала меня за этим занятием. В то время она работала в парке экскурсоводом. Узнав, что я делаю, она деликатно рассмеялась. «Это уловка для туристов» – поведала мне заговорщическим шепотом, – «На самом деле, никто не знает, где шли поляки. А брусчатку в советское время положили».