Две невесты Петра II
Шрифт:
Образ жизни, в который Долгоруковы втянули молодого государя в Москве, отвлекал его от всякого серьёзного занятия и быстро расшатывал его здоровье. Он любил охоту; этим пользовались и увлекали его в далёкие охотничьи поездки, длившиеся по несколько недель. Обширные леса, окружавшие тогда Москву, были соблазнительны для охотника, и этим воспользовались, чтобы заставить его утвердить резиденцию в Москве, что приводило в отчаяние немецкую партию и «новых» людей, чувствовавших себя неудобно и неловко в старой столице, сердце старой России. Частые и продолжительные отлучки из Москвы, в которые вовлекали молодого государя, были средством оградить его от всякого постороннего влияния. Долгоруковы одни были постоянно при нём, окружали его, следили за ним, не спуская с глаз, и подчиняли своему влиянию совершенно.
Боязнь какого бы то ни было влияния была так сильна, что даже свиданья Петра с бабкой его, царицей Евдокией, которую он глубоко почитал и окружал ласками, казались опасны. При этих свиданьях всегда кто-нибудь присутствовал.
Остерман говаривал со слезами на глазах: «Государю точно умышленно хотят расстроить здоровье и привести его к смерти!» Остерман был известен своей способностью плакать по желанию, но в этом случае он был более чем прав и говорил как умный
Всю зиму 1728—1729 года молодой император ежедневно с раннего утра отправлялся на санях в Измайлово с любимцем своим Иваном Долгоруковым и его отцом. Там он проводил весь день, окружённый одними только Долгоруковыми и их друзьями, выслушивая бесконечные жалобы на немцев, захвативших, благодаря преобразованиям его деда, Петра I, большую часть власти в свои руки. Молодой государь становился игрушкой в руках небольшого кружка жадных эгоистов, отдалявших от него лучших советников и эксплуатировавших его для личных своих выгод.
Он привязался было к одному из камергеров, старшему сыну Дмитрия Голицына, князю Сергею, человеку лет 30, прекрасно воспитанному и в высшей степени порядочному. Чтобы отдалить этого опасного соперника, Сергея Голицына поторопились отправить в Берлин представителем России.
Я нашёл в бумагах моего деда список охотничьих поездок Петра в течение 1728—1729 гг. с заметкой, что охоты, продолжавшиеся менее четырёх дней, в нём не отмечены, так как бывали слишком часты:
В 1728 г. — от 7 мая — до 19 мая 12 дней.
» » 21 мая — » 14 июня. ... 24 »
» » 30 июня — » 10 июля .... 10 »
» » 7 сент. — » 3 октяб 26 »
» » 14 окт. — » 7 ноября ... 24 »
(Эта охота продлилась бы больше, если бы он не получил известие о тяжёлой болезни сестры Наталии Алексеевны, умершей 22 ноября).
В 1729 г. — от 1 марта — до 23 марта. ... 22 дня.
» » 20 апр. — » 24 апр 4 »
» » 5 июля — » 29 авг 55 »
» » 31 авг. — » 4 сент 4 »
» » 8 сент. — » 9 ноября ... 62 »
Итак, с февраля 1728 до начала 1729 г., в течение 21 месяца — 243 дня, т. е. восемь месяцев, не считая мелких охот в 2 и 3 дня! — Где же тут думать об ученьи и о занятиях государственными делами. Члены дипломатического корпуса почти не видели государя и очень на это жаловались. Только хитрому интригану герцогу де Лириа [33] , угодливо втиравшемуся в доверие к Долгоруковым, удавалось иногда видеть государя, невидимого для всех, кто не принадлежал к интимному кружку фаворита. Увлечение охотой доходило до того, что Пётр не только присутствовал лично при кормлении собак, но иногда собственноручно варил им пищу — а ему уже было 14 лет и он был очень умён и развит не по летам.
33
Испанский посланник герцог де Лириа был ярый католик. Отец его был маршал Бервикский Яков Фиц-Джеймс, незаконный сын английского короля Иакова II и Арабеллы Черчилль. Семнадцати лет молодой герцог Бервикский сопровождал в изгнание своего отца короля Иакова. Впоследствии он был французским маршалом и командовал испанской армией. Людовик XIV подарил ему поместья Варги, возведённые в герцогство Фиц-Джеймс.
Филипп V сделал его грандом испанским и подарил ему земли в Валенсии, давшие ему право титуловаться герцогом де Лириа. Сыну его, молодому герцогу де Лириа, было тридцать два года, когда он приехал в Россию. Его огромное состояние давало ему возможность жить широко. Кровь королей Стюартов, текущая в его жилах, делала его положение при европейских дворах исключительным. Он был фанатиком религии, ради которой его дед пожертвовал тремя британскими коронами. Он вошёл в тесную дружбу с Долгоруковыми, находившимися тогда у власти. Около этого времени вернулась в Россию моя прабабка княгиня Ирина Долгорукова, женщина очень умная и живая, принявшая католицизм и фанатично преданная своей новой религии. С ней вместе приехал в качестве воспитателя её детей иезуит аббат Дюбе, вошедший в дружбу с де Лириа и назначенный священником при испанском посольстве, сохраняя должность воспитателя детей моей прабабки.
В семье Долгоруковых шли серьёзные разногласия. Старый фельдмаршал, князь Василий Владимирович, человек отсталый, но честный и прямой, очень преданный царице Евдокии, из-за несчастного сына которой ему пришлось много пострадать, хотел подчинить молодого императора влиянию его бабки, т.е., другими словами, влиянию барона Шафирова, т.к. престарелая царица была неумна и ничего не понимала в делах [34] .
Князь Василий Лукич, человек очень умный, ловкий и двуличный, ухаживал за своим двоюродным братом Алексеем и сыном последнего, Иваном, любимцем царя. Понимая ничтожность отца и сына, он надеялся подчинить их своему влиянию и при их помощи осуществить свои честолюбивые мечты [35] .
34
Фельдмаршал Василий Владимирович родился в 1667 г. и умер в 1746 г. Произведён в фельдмаршалы в 1728 г. Человек недалёкий, но в высшей степени порядочный и отличавшийся на поле сражения самой неподдельной храбростью. Брат его Михаил Владимирович, сибирский губернатор, был напыщен, глуп и малообразован.
35
Князь Василий Лукич, племянник известного Якова Долгорукова, не унаследовал прямоты и мужества своего дяди, осмеливавшегося противоречить и говорить правду в глаза Петру Великому. В молодости Василий Лукич был секретарём русского посольства при Людовике XIV. Он навсегда сохранил привычки и манеры французских придворных. Пётр I, хорошо различавший людей, давал Василию Лукичу самые сложные и тонкие поручения. Долгоруков был послом в Копенгагене во время Северной войны. Был послом во Франции, во время регентства, и с большим блеском представлял Россию во время коронования Людовика XV. Был послом в Варшаве и ездил с секретной миссией в Курляндию. Во Франции Василий Лукич сблизился с иезуитами и обещал им своё содействие к разрешению им въезда в Россию и распространению их пропаганды.
Князь Алексей
Кроме старшего сына Ивана, у него было три сына: Николай, Алексей и Александр — все трое были совершенно ничтожные люди.
Князь Иван Алексеевич провёл своё детство в доме деда Григория Фёдоровича, бывшего послом в Варшаве. Воспитатель Ивана, некто Фик, человек очень образованный, не сумел передать своему воспитаннику ни своих знаний, ни культурных привычек. Как большая часть молодых людей того времени, князь Иван приобрёл только внешний лоск. Несмотря на свой живой ум и доброе сердце, он был легкомысленный развращённый и ничтожный человек, не сумевший достойно воспользоваться своим безграничным влиянием на молодого государя.
Из трёх братьев Алексея: Сергея, Ивана и Александра — два последних были совершенно ничтожными людьми. Сергей был умён, очень честолюбив и неразборчив в средствах. У него был прекрасный советник в лице его тестя старого барона Шафирова.
Опасным соперником он считал брата Алексея, князя Сергея Григорьевича, который имел хорошего руководителя в лице своего тестя Шафирова. При помощи герцога де Лириа и иезуитов Василий Лукич затеял целую сеть интриг, из которых самой крупной был план восстановления патриаршего сана, с тем чтобы возвести в этот сан князя Якова Петровича Долгорукова (брата моего прапрадеда), круглого дурака, которым надеялись вертеть по желанию.
Но удивительнее и непонятнее всего была глупая зависть князя Алексея Григорьевича к возвышению своего собственного сына Ивана! Отношения отца и сына испортились со времени приближения последнего к императору.
Князь Иван не всегда сопровождал государя на охоту; иногда он оставался в Москве и вёл самый непристойный образ жизни. По ночам, окружённый сбродом негодяев, вооружённый, он разъезжал по улицам Москвы, вламывался в дома, совершал самые гнусные насилия, и никто не смел ни оказать сопротивления, ни пожаловаться на царского фаворита. В то же время отец его, нисколько не огорчавшийся его гнусным поведением и называвший такие подвиги «молодечеством», старался умалить его влияние на государя и снискать милость младшему своему сыну Николаю, пустому и глупому пятнадцатилетнему малому.
Иван Долгоруков забывался совершенно; он был в связи с женой Никиты Трубецкого, дочерью канцлера Головкина. Как-то раз в доме Трубецких, будучи навеселе, он поссорился с мужем своей возлюбленной — по-видимому, весьма предупредительным — ив припадке ярости выбросил бы его из окна, если бы Степан Лопухин не вмешался в это дело.
Смерть великой княжны Натальи Алексеевны (22 ноября 1728 г.), горячо любимой государем, уничтожила последнее препятствие к его полному подчинению влиянию Долгоруковых. У последних зародилась мысль женить императора на сестре Ивана, княжне Екатерине Алексеевне. Ей было восемнадцать лет — Петру четырнадцать [36] . Она была очень хороша собой, высокая, стройная, с прекрасными выразительными глазами и тучей тёмных чудесных волос. В ней было много ума, но чрезвычайная надменность, резкость искажали её характер — цельный, энергический, но злой. Позже, в Берёзове, её резкость и несдержанность навлекли немало бед на всю семью. Она любила графа Миллезимо, секретаря австрийского посольства, родственника посланника графа Братислава. Этот брак был почти решён, но, к её несчастью, отец и брат её лелеяли другие планы [37] .
36
Пётр II родился 12 октября 1715 г. за несколько дней до смерти своей матери принцессы Шарлотты Софии Брауншвейг-Вольфеттнбютельской.
37
Князь Иван, как выяснено проф. Д. А. Корсаковым, был против этого брака сестры с императором и замыслы отца, не стесняясь, называл «глупостями». В Горенки он совсем перестал ездить.
Во время последней охоты Петра II, длившейся около двух месяцев, местом отдыха для охотников служили Горенки, имение князя Алексея Долгорукова. Семья его находилась там же. Зачастую и дамы сопровождали государя на охоту. Как-то в сентябре, в одну из этих поездок, после весёлого ужина, за которым было много выпито, государя оставили с княжной наедине...
Пётр II был рыцарь и решил жениться. Слухи о помолвке распространились быстро. Вскоре вся Москва об этом говорила. Все были недовольны, враги Долгоруковых пришли в ужас. Наконец, девятого ноября государь вернулся в Москву и 19-го объявил генералитету о своём намерении жениться на княжне Екатерине Долгоруковой. Два дня спустя обер-церемониймейстер барон Габигшталь был послан к представителям иностранных держав, чтобы объявить им эту новость, а на следующий день дипломатический корпус принёс свои поздравления государю и его невесте. Граф Миллезимо не присутствовал под предлогом болезни, а через две недели австрийский посланник граф Вратислав отправил его курьером в Вену.
Двадцать четвёртого ноября, в день именин невесты, двор, дипломатический корпус и вся московская знать приносили поздравления в Головинском дворце, предназначенном для резиденции невесты и её семьи. 30 ноября состоялось обручение в Лефортовском дворце, где жил император.
Царским указом повелевалось именовать княжну государыней-невестой и императорским высочеством. Ко двору её назначены были фрейлины.
Долгоруковы очень хорошо понимали тяжёлое впечатление, которое должна была произвести эта помолвка, знали о всеобщем раздражении и приняли все меры предосторожности ко дню торжественного обручения 30 ноября 1729 г. Целый батальон Преображенского полка в двести человек был в этот день введён в Лефортовский дворец и расположен частью в торжественном зале, где происходила церемония, частью в прилегающих покоях. Все эти меры были приняты Иваном Долгоруковым без ведома старшего подполковника Преображенского полка, старого фельдмаршала, князя Василия Владимировича Долгорукова, который был немало удивлён, увидев во дворце солдат своего полка. Князь Иван отдал это приказание, не имея на то никакого права, младшему из подполковников Преображенского полка Григорию Юсупову, и этот низкий придворный, позволявший себя третировать и отзывавшийся на грубый окрик Алексея Долгорукова: «Эй, ты, татарин!» — поторопился исполнить незаконное требование фаворита.