Две невесты Петра II
Шрифт:
— Ох, неспроста всё это, неспроста. Ты бы, Александр Данилович, побывал сам в Петергофе, разузнал бы, что там и как.
— Брось, Варвара Михайловна, — отмахивался от её тревожных предсказаний уверенный в своём могуществе светлейший:— Ну что за дела? Там при нём Андрей Иванович Остерман. Он мне недавно писал, что у них всё хорошо. Государь даже к занятиям пристрастился.
— Ох, не верю я ему, не верю, — качая головой, повторяла Варвара Михайловна. — Какой-то он больно скользкий, словно налим под корягой:
— Ну уж ты, Варвара Михайловна, и скажешь — налим! — смеялся Александр Данилович. — Налим рыба смирная, лежит себе под корягой и лежит. Ты его не тронь, и он тебя не обидит.
— Ладно, ладно, — не соглашалась свояченица, — пусть он-то смирен, а кроме него там щук да прочих хищников полно. Одни Долгорукие чего стоят! Уж им-то палец в рот не клади.
— А никто и не собирается им пальцы в рот совать, на них у нас и острога найдётся, — серьёзно добавил Меншиков, перестав смеяться.
Однако когда ни на день именин, ни на освящение построенной церкви не приехал не только молодой государь, но и никто из родовитых вельмож, Меншиков обеспокоился не на шутку.
Прибыв в Петергоф, он не застал там юного монарха, хотел было повидать его сестру, великую княгиню Наталью Алексеевну, но и её не оказалось дома. Светлейший не мог даже себе представить, что, увидев его подъезжающим к дворцу, сестра государя Наталья Алексеевна, как расшалившаяся девчонка, выпрыгнула из окна первого этажа, благо оно было совсем низко, а под ним на клумбе росли уже начинавшие расцветать гвоздики и флоксы.
Вечером, узнав о приезде светлейшего в Петергоф, князь Алексей Григорьевич Долгорукий, неотступно следивший за двором государя и его сестры, вошёл в покои своего сына, князя Ивана, которые и в Петергофе располагались рядом с покоями государя. Долгорукий застал сына, лежащим на постели поверх дорогого атласного покрывала в верхнем платье, только снятые сапоги валялись в разных углах комнаты.
Заложив руки за голову и подняв согнутые в коленях ноги, князь Иван мечтательно смотрел в окно на уже прозрачное, по-осеннему бледное вечернее небо.
— Всё отдыхаешь, — чуть насмешливо произнёс князь Алексей Григорьевич, без приглашения сына усаживаясь в глубокое низкое кресло.
— Да, устал немного, — не зная, чем объяснить поздний визит отца, не спеша ответил князь Иван, поднимаясь и садясь на постели.
— Ещё бы не устанешь, гоняясь целыми днями за зверьем! — всё так же с видимой насмешкой поддакнул князь Алексей Григорьевич.
— Неужто я по своей воле гоняюсь? — начиная сердиться, ответил сын.
— Знаю, что не по своей: кабы твоя была воля, ты бы не за зверьем, а лишь за девками гонялся.
— Или плохо? — улыбнулся князь
— Ну ладно, будет. Я к тебе не с тем пришёл, — серьёзно сказал ему отец, — дело есть, и важное.
— Дело? Важное? Ну тогда это не ко мне, а к Андрею Ивановичу Остерману, а того лучше — к самому светлейшему, — всё ещё стараясь обратить всё в шутку, ответил Иван.
— Полно, перестань да сапоги-то надень, а то разговариваешь с отцом как... — Князь Алексей Григорьевич подыскивал сравнение, но, не найдя ничего, продолжал: — Да платье-то оправь: смотреть противно на такое твоё поведение.
— Так в чём же дело? — став серьёзным, спросил князь Иван, усаживаясь напротив отца в такое же глубокое кресло.
— А дело в том, что только ты сейчас можешь подтолкнуть его величество к решительному шагу.
— Это к какому же? — ещё ничего не понимая, насторожился князь Иван.
— Эх, да кабы я был с государем так близок, как ты, уже давно бы это дело было решено.
— Какое дело?
— Важное дело. Сейчас самый момент светлейшего потеснить.
— Это как же? — заинтересованно спросил Иван.
— Эх, горе ты моё! Всё-то тебе надо разжевать да в рот положить. Неужто не ясно, что надоел государю светлейший? Вот как надоел. — Князь Алексей провёл ребром ладони по горлу.
Иван молча слушал, что ещё скажет отец.
— А пуще всего ненавистна государю эта женитьба на Машке Меншиковой.
— Я-то что могу сделать?
— Как что? — удивился князь Алексей. — Да очень даже много можешь. Говори ему каждый день, что, дескать, светлейший, ну «батюшка», как государь его зовёт, слишком много себе воли забрал. Распоряжается всем не он, Пётр Алексеевич, государь наш, а светлейший князь над нами господствует.
— Это так, — согласно кивнул Иван.
— Ну а ежели так, то и укажи ему на примеры.
— Какие примеры?
— Не то ты сам не знаешь, — с иронией посмотрел князь Алексей Григорьевич на сына. — Все при дворе лишь о том и говорят, а ты не знаешь!
— О чём же?
— Да о том, что при освящении церкви в Ораниенбауме, когда государь туда не поехал, светлейший стоял на том месте, которое было для государя назначено.
— Да-да, верно, я слыхал об этом, — оживился князь Иван.
— «Слыхал», — передразнил его отец, — слыхать мало — надо пользоваться этим!
Всё ещё ничего не понимая, князь Иван молча смотрел на отца. Напряжённое молчание длилось долго. Наконец старый князь продолжил:
— Разве это дело, когда царское место в храме его холоп занимает!
— Холоп, — усмехнулся князь Иван.
— А то кто же? Холоп! Мы все государевы холопы. Только он хитростью прополз да возле государя покойного, царство ему небесное, — перекрестился князь Алексей, — сбоку и пригрелся.