Две невесты Петра II
Шрифт:
— Как прикажете, — согласился Пырский.
Уже по лицам вошедших в горницу Пырского и курьера из Петербурга Александр Данилович понял, что хорошего ждать не следует. Он выпрямился, сжал кулаки, лицо его словно окаменело. Он ждал, что скажут вошедшие.
Обведя взглядом собравшихся, с нетерпением ожидавших его слов, офицер откашлялся, неторопливо достал свёрнутую бумагу, которую успел убрать после того, как прочёл её Пырскому, медленно развернул и так же медленно начал читать.
Ни единым словом, ни единым взглядом опальное семейство не прервало чтение указа, лишь в том месте, где говорилось о кольце,
Варвара Михайловна с укором посмотрела на племянницу, и Маша, сжав руку в кулак, затихла.
Даже Варвара Михайловна, услышав приговор своей судьбе — об отправке её в монастырь, — не проронила ни слова всё время, пока Пырский и курьер, читавший указ, были в горнице, но как только они вышли, она прислонилась к перегородке, отделявшей огромную печь от избы, и разрыдалась.
Она плакала громко, отчаянно, безудержно, так что даже никто из близких не рискнул подойти к ней.
Прибывшим курьером велено было к утру следующего дня сложить всё требуемое на столе в горнице, а Варваре Михайловне быть готовой к отправке в определённый для неё монастырь.
— Ну, поди, рада, что свадьбы не будет? — недобро глядя на княжну Марию, сказала Варвара Михайловна. — Видала я, как ты кольцо-то с пальца сдёргивала! Обрадовалась небось, что свадьбе не бывать, — вновь повторила она.
Княжна Мария молчала, слушая тётку, и лишь едва заметная улыбка промелькнула на её лице.
— Рада, вижу, что рада, — продолжала зло шептать Варвара Михайловна.
— Оставь её в покое, — заступился за дочь Александр Данилович, — так, видно, Богу надо.
— Как же, как же, Богу! Да из-за неё, из-за упрямицы, всё и случилось.
— Что случилось? — не поняв свояченицу, переспросил Меншиков.
— Да всё это, — всё более распаляясь, продолжала Варвара Михайловна. — Думаешь, государю неведомо было, что он ей не по душе? Как же, дожидайся! Да ему, голубчику, этот Ванька Долгорукий небось все уши прожужжал, что она от любви к графу Петру Сапеге помирает, да, наверно, не без корысти — у самого-то сестрица на выданье, так думает: «Уговорю государя, благо мал ещё да глуп, одну бросить, а на другой жениться».
— Что ты такое говоришь! — возмутился Александр Данилович.
— Вот то и говорю, что так оно и случилось. Знаю я этих Долгоруких, всех этих змей подколодных! В глаза-то тебе смотрят да все улыбаются, а как отвернёшься, так и ужалят.
— Полно, полно, Варвара, перестань! Не говори не дело, — строго одёрнул свояченицу Меншиков, видя, что дочь от обиды готова расплакаться. — Какие Долгорукие? О чём ты говоришь? Старый-то князь дурак дураком, а сыночек хорош только девок за подолы хватать.
— Александр Данилович, что ты говоришь такое? Ведь здесь дочери твои, — взмолилась Дарья Михайловна.
К ночи, когда страсти немного улеглись и все направились спать, Александр Данилович окликнул у порога Варвару Михайловну и попросил её остаться. Та быстро подошла к нему, вопросительно глядя в глаза.
— Погоди, Варвара Михайловна, погоди, — повторил он задумчиво. — Есть мысль одна, хочу её с тобой обсудить.
Узнав содержание указа, доставленного курьером, Александр Данилович утратил мужество. Видя слёзы жены и дочерей, неистовство
Варвара Михайловна молчала: ждала, что скажет князь.
— Скажи, Варвара, — обратился он к ней кротко и ласково, — есть ли у тебя человек надёжный?
— Надёжный? — переспросила Варвара Михайловна.
— Да, такой надёжный, которому довериться можно?
— Довериться? — всё ещё ничего не понимая, переспросила свояченица. — В чём довериться? Неужто ты решил бежать? — со страхом спросила она.
— Да какое там бежать! — Меншиков безнадёжно махнул рукой. — Бежать раньше можно было, когда моих людей с оружием было вдвое больше, чем у Пырского.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец Александр Данилович сказал, отводя взгляд в сторону:
— Нет, не бежать. Нужен надёжный человек, чтобы сейчас тайно отправить его в Москву да ещё кой-куда.
— В Москву? Это зачем же?
— Хочу послать гонца тайком с просьбой к генералу Михаилу Михайловичу Голицыну [18] , Пусть похлопочет перед государем о милости, — он на секунду остановился, — да не мне, не для себя прошу милости, а для них, — он махнул рукой на дверь, за которой скрылись жена и дети.
18
Голицын Михаил Михайлович (1675—1730) — князь, полководец и флотоводец, генерал-фельдмаршал; с 1728 г. президент Военной коллегии, сенатор и член Верховного тайного совета; с воцарением Анны Иоанновны был отстранён от дел.
Варвара Михайловна промолчала.
— Виноват один я, — продолжал Меншиков твёрдо, — так пусть меня одного и казнят. Их-то за что?
Варвара Михайловна, подойдя к нему совсем близко, крепко обняла его и, прижавшись всем телом, заговорила, жарко дыша в самое ухо:
— А я-то как же, дорогой ты мой Александр Данилыч, я-то как без тебя останусь?
Меншиков молча старался высвободиться из её крепких объятий.
— Друг ты мой дорогой, Сашенька, для меня весь свет белый не мил без тебя. Мне бы только рядом с тобой, всё равно куда, хоть в Сибирь, хоть на каторгу, лишь бы с тобой!
— Что ты, что ты, Варвара, — взволнованно прервал её Меншиков. — Ну будет, будет, успокойся.
— Ведь люблю я тебя, дорогой ты мой, — не обращая внимания на слова Александра Даниловича, продолжала Варвара.
— Знаю, всё знаю, — тихо проговорил он.
— Знаешь?! — удивлённо воскликнула Варвара Михайловна, отстраняясь от него.
— Конечно, знаю, не слепой же. Всё вижу и всё знаю.
После этих слов Александра Даниловича Варвара Михайловна отошла от него, провела рукой по лицу, будто стирая с него все те чувства, которые вдруг, помимо её воли, вырвались наружу. И словно не было между ними ничего, словно она не говорила ему только что те страстные слова, которые долгими одинокими ночами твердила сама себе.