Две невесты Петра II
Шрифт:
— Это что же получается, почти по два рубля в день на солдатский котёл? — удивился Пырский.
— Быстро считаешь, Степан Мартынович, — засмеялся Меншиков, — выходит, так.
Однако щедрые дары Александра Даниловича вызвали не только радость среди облагодетельствованных им, но и жестокие распри из-за размеров полученных наград.
Пырский, опасаясь доноса на себя за наибольшее количество полученного от опального ссыльного, решил упредить события и через несколько дней после торжественно отмеченного дня рождения светлейшего сам отправил в Верховный тайный совет донесение, в котором рассказал
Ничего не знающий о том Александр Данилович продолжал хлопотать об устройстве дома, полагая, что теперь он сделался его последним пристанищем, где ему суждено будет коротать время до конца своих дней, надеясь на покладистость Пырского, который по-прежнему охотно принимал от него подарки.
Глава 15
Уже несколько часов заседал Верховный тайный совет, а конца заседанию ещё было не видно.
Молодой государь против обыкновения в этот раз присутствовал на нём. Он выказывал явное нетерпение, ёрзая на своём месте, вертясь и постоянно взглядывая на окно, за которым была видна замерзшая Нева, припорошённая рано выпавшим снегом.
Совет собрался в неурочное время по очень важному делу. От начальника охраны опальных ссыльных в Ранненбурге капитана Пырского на имя Верховного тайного совета поступил донос на Меншикова.
Тягучим тихим голосом Остерман долго читал донесение капитана, в подробностях описавшего расточительное поведение опального князя, не забыв поведать и о своей вине — получения от него денег и подарков.
Жарким спорам о судьбе ссыльных, казалось, не будет конца. Наконец молодой государь, сердито хмурясь, встал, томясь от нетерпения как можно скорее покончить с этим нудным делом и вырваться на волю, прочь от этих скучных стариков, туда, где на свежем морозном воздухе ожидали его уже осёдланный конь и милые его сердцу спутники: дорогой Иванушка, сестра Наталья и красавица тётка — цесаревна Елизавета, готовые в любую минуту сорваться с места и мчаться навстречу ветру. Он произнёс, ударяя ладонью по столу:
— Начальника охраны сменить, всё, что есть у батюшки, — он тут же поправился, — у князя Меншикова добра, забрать, чтоб неповадно было свою волю вершить!
Сказав это, молодой государь быстро вышел.
Оставшиеся члены Совета ещё долго обсуждали слова государя, которые многим из них пришлись по душе.
В конце концов были избраны новые люди взамен прежней охраны и особый человек для описи оставшегося имущества светлейшего князя.
Стоя на коленях, Дарья Михайловна молилась в своей комнате. Стояла так она очень давно. Уже все молитвы, которые знала, проговорила, теперь истово крестилась и, горячо шепча, рассказывала своей заступнице Божьей Матери о тех напастях, которые навалились вдруг на их семейство. Она не просила Заступницу о возврате бывшего почёта, не просила для супруга ни славы, ни богатства. Молила Всеблагую о том, чтобы даровала она здоровье и силы дорогому супругу, который, храбрясь на людях, тяжело переживал, она это видела, постигшее их несчастье. Молилась за детей, за милость к ним. Она шептала
Дверь внезапно распахнулась, и в комнату вбежала её любимая комнатная девушка Екатерина Зюзина — Катюша. Злые языки уверяли, что она была незаконнорождённой дочерью самого светлейшего, поскольку появилась у него в доме маленьким ребёнком, однако Дарья Михайловна не обращала внимания на эти слухи, просто любила её как дочь за послушание, услужливость и привязанность к хозяевам.
— Что стряслось, Катенька? — спросила Дарья Михайловна, тяжело поднимаясь с колен.
— Матушка Дарья Михайловна, беда, — задыхаясь, словно от быстрого бега, проговорила Катерина.
— Да что стряслось-то ещё? Ты будто пять вёрст бежала, запыхалась.
— И то правда, матушка Дарья Михайловна, — несколько успокоившись, ответила девушка, — как узнала про всё это, так к вам бегом.
— Да про что ты узнала, милая?
— Нешто не знаете?
— Ничего не ведаю, я с самого утра не бывала нигде.
— Вот то-то, а там невесть что творится.
— Да где там-то? — теряя терпение, спросила Дарья Михайловна.
— Да там, на дворе. Там из Петербурга гонцы приехали.
— Из Петербурга? Гонцы? — встревожилась Дарья Михайловна. — Может, наше прошение до государя дошло и он решил нам милость оказать, обратно воротить?
— Какое там! — обречённо ответила Катерина, махнув рукой. — Тут не то что милость — гляди, как бы хуже не стало.
— Да что хуже-то может быть?
— Всё, всё может быть, — кивнула головой девушка.
— Или знаешь что? — всполошилась Дарья Михайловна. — Говори, не томи.
— Вместе с теми гонцами прибыли ещё и солдаты! Одного-то я хорошо знаю. Его Федюшкой звать, я его ещё раньше там, дома, знала, — произнесла Катерина, покраснев. — Увидал меня, обрадовался, словно родню встретил, говорит: «Я думал, ты уехала от князя опального, в Петербург вернулась. От него, слышно, многие уже отъехали». А я ему и отвечаю: «Мало ли что другие, а я вот не уехала». Так он мне, знаете, что сказал?
— Нет, откуда же мне знать!
— Говорит, что ежели бы Николка позвал, так поехала бы, знал, что нравится он мне.
— Это какой же Николка? — заинтересовалась Дарья Михайловна.
— Да Николка-певчий.
— Ах, певчий, — медленно проговорила Дарья Михайловна, внимательно вглядываясь в девушку. — Так чего же ты с ним не уехала, раз звал?
— Матушка Дарья Михайловна, да куда я от вас уеду? Вы мне всё одно, что мать родная, — заплакала Катерина, — только ежели сами меня прогоните, а я от вас никуда не уйду.
— Да будет, будет, милая, успокойся, — ласково сказала Дарья Михайловна, обнимая её за плечи. — Гнать никого не буду, но и держать силком никого не стану, — твёрдо сказала она.
Из сбивчивого рассказа Катерины Дарья Михайловна поняла, что ещё накануне поздно вечером к ним прибыли люди из Петербурга и, как узнала Катерина от своего знакомого солдатика, прибыли, чтобы убрать Пырского, а на его место поставить другого, поскольку дознались там, в Петербурге, что он много, дескать, воли Александру Даниловичу даёт.