Две невесты Петра II
Шрифт:
— Хорошо, — громко сказал Меншиков столпившимся возле него плотникам. — Все видали, что рейка без зарубок?
— Ну видали, — ответили разом несколько голосов, — лишь в толк не возьмём, к чему ты, ваше сиятельство, клонишь?
— А вот к чему клоню, — весело ответил Меншиков, скидывая на землю с плеч кафтан. — Клади её сюда, — приказал он молодому парню, указывая на стопку свежеоструганных досок.
Парень, ничего не понимая, исполнил приказание Меншикова. Тот тем временем, положив на доски топор, поплевал на руки, взяв топор, несколько секунд внимательно присматривался к рейке,
— А теперь, — сказал Меншиков, разглядывая поднятый им отрезок, — тащите сюда аршин.
— А это зачем? — недоумённо спросил Митюха, но молодой плотник, поняв всё, сорвался с места и тут же вернулся с мерным аршином.
— Давай-ка его сюда, — весело проговорил Меншиков, беря у парня мерку и прикладывая её к отрубленному им куску.
Аршин точь-в-точь совпал с отрезком.
— Ну, ваше сиятельство, — выдохнули сразу несколько голосов, — да с таким глазом тебя любая артель к себе возьмёт. На кусок хлеба заработаешь!
— Значит, берёте меня к себе? — так же весело спросил Александр Данилович.
— А то нет! Конечно, берём!
— Вот и хорошо. Как дом достроим, станем тут же церковь рубить. Согласны?
Дружный крик плотников был ответом Александру Даниловичу на его предложение.
Дом для опальных ссыльных получился небольшой, но ладный. Четыре комнаты, разделённые посередине неширокими сенями, составляли всё помещение нового жилища светлейшего князя и его детей.
Одну небольшую комнатку, где уже были сработаны широкие лавки вдоль стен и простой стол из гладкоструганых досок, занял Александр Данилович с сыном, другую, точно такую же, отвели двум дочерям — Марии и Александре, напротив через сени находилась самая большая комната, её заняли люди князя, прибывшие в Берёзов вместе с ним. Самую же маленькую каморку без окон отвели под хранение съестных припасов. Поблизости от дома стараниями Александра Даниловича была срублена и поставлена баня, а рядом в пристройке расположилась кухня, где готовили еду для всей семьи и всех слуг светлейшего.
Понемногу дом обживался. В девичьей комнате появились ковры, покрывающие широкие лавки, а в комнате светлейшего — полки, заполненные книгами, которые читал сын князя Александр. Правда, отдавался он этому занятию не очень-то охотно, но Александр Данилович строго следил за его занятиями, заставляя нередко читать ему вслух. Чаще всего это были книги духовного содержания, а Библия в тёмном кожаном переплёте постоянно лежала на столе.
В красном углу Александр Данилович соорудил небольшой иконостас, где среди немногих икон — без богатого оклада — помещалась особо им любимая. Это была маленькая иконка, совсем потемневшая от времени, где с трудом можно было различить лик Божьей Матери.
Но эта иконка была дорога Александру Даниловичу. Ею когда-то мать князя благословила его. Часто молясь перед нею, он мысленно просил Заступницу не за себя, а за деток своих, страдающих безвинно из-за него.
Как-то раз непогожим, тёмным утром Меншиков вышел из дому, направляясь к тому месту рядом с домом, которое недавно вместе с плотниками выбрал для сооружения церкви во имя Рождества Пресвятой
— И чегой-то ты, Васятка, так перед князем стелешься? — узнал сразу Александр Данилович голос Митюхи.
Василий молчал.
— Думаешь, помилуют его, так он опять в силу войдёт и тебя с собой в столицу увезёт?
— Ну что ты, Митюха, к парню вяжешься? — долетел до Меншикова голос ещё одного работника.
Этот голос Александр Данилович тоже узнал, хотя и слышал его редко, поскольку угрюмый мужик, работая, мало разговаривал. Он всё больше молчал, за что и прозвище у него было Молчун.
— А что, не так, что ли? — задиристо продолжал Митюха. — Ладно бы ещё здесь, на работе, он перед ним стелился! Так нет, и к семье его подлаживается!
Ему никто не ответил, а Митюха говорил:
— Гляжу вчерась, идёт к ихнему дому и маленького кутёнка в шапке тянет.
— Нельзя, что ли? — весело ответил Васятка.
— Небось думаешь, наградят тебя богато за твоё усердие?
Снова ему никто не ответил, а Митюха продолжал с ехидной ноткой в голосе:
— Так не надейся! Слыхали, что всё богатство у него ещё там, в Питере, отобрали.
— До чего ж ты, Митюха, злобный! Ну и что — отобрали, — подал голос Молчун, — а всё, что с ним, у него не отымешь.
— Чего это не отымешь? — удивлённо спросил Митюха.
— Да того, чего у тебя сроду не бывало.
— Это чего же у меня сроду не бывало? — упорствовал Митюха.
— А ты сам помысли, может, и додумаешься.
— А чего тут мыслить? Тут и мыслить нечего.
— Верно, тебе нечего, поскольку ты и не додумаешься вовек! Тебе только тот и человек, у кого мошна тугая, а ты вот попробуй-ка из богатства-то в нищету окунись да человеком останься!
Александр Данилович больше не стал слушать разговор работников, повернувшись, пошёл к дому.
Возвратился он к месту, где строили церковь, уже когда рассвело и туман рассеялся. На короткое время из-за горизонта выплыло холодное красное солнце.
— Ну что, работнички, — поздоровавшись с плотниками, спросил Александр Данилович, — к Рождеству успеем церковь поставить?
— Как Бог даст, — ответил Молчун, и все снова принялись за работу.
Перед самым Рождеством церковь была отстроена, и Меншиков, сняв со стены иконку и завернув её в чистое полотенце, отправился к церкви посмотреть, как её расписывает Васятка, которому Александр Данилович доверил это ответственное дело, увидев как-то его рисунки.
Немного не дойдя до церкви, Александр Данилович споткнулся о разбросанные тут и там остатки брёвен и, не удержав равновесия, упал и покатился с откоса, на краю которого стояла церковь. Он полетел вниз к замерзшей реке, стукнулся об лёд и остался лежать недвижим. Там его и увидели идущие на стройку работники. К их удивлению, Александр Данилович совсем не ушибся, даже нигде не оцарапался о торчащие из-под снега коряги и камни.
— Живой ли, Данилыч? — склоняясь к нему, спросил Митюха.