Две невесты Петра II
Шрифт:
— Попомните моё слово, Марья Александровна, — медленно и очень серьёзно проговорила Катерина, наклоняясь к Маше, — недолго поцарствует ваш бывший жених, недолго.
— Да что ты такое говоришь, Катя? — в ужасе возразила ей Маша.
— Недолго, недолго, — уверенно повторяла Катерина, — это верная примета — споткнуться на дороге. Это всё одно, что свечка во время венчания в церкви погаснет.
— Не говори, не говори так, — прервала её Маша, — давай-ка лучше думать, что ж нам теперь делать.
— Теперь-то? — повторила Катерина. —
Глава 18
Весна в Ранненбурге была совсем не такой, как в Северной столице. Уже в марте стаял снег, просохли дороги, сквозь булыжники двора кое-где пробивались тонкие, острые побеги молодой травы. На южном склоне неглубокого оврага появились первые ярко-жёлтые цветы.
Однажды, желая порадовать жену и дочерей, Александр Данилович сорвал несколько первых цветов, принёс домой, но вместо ожидаемой радости на лице старшей дочери увидел огорчение.
— Зачем, батюшка, вы их сорвали? — тихо спросила она отца.
— Радостно, Машенька, что зима кончилась, видишь, и цветки появились.
— Пусть бы себе росли, — всё так же тихо продолжала Маша, — тут они скоро пропадут.
Она недоговорила, посмотрела в лицо отца таким грустным взглядом, что, может быть, впервые Александр Данилович ощутил всю глубину той пропасти, в которую его опала увлекла за собой и жену, и дочерей, и сына.
Не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел во двор, где птичьим гомоном звенела весна.
Из Москвы доходили слухи о частых, бесконечных праздниках по случаю коронации молодого государя.
Александр Данилович жадно прислушивался к этим слухам, надеясь отыскать среди них хоть один, упоминавший о его судьбе. Но всё было напрасно, о нём, казалось, совсем забыли! Он уже начал было привыкать к своей новой жизни, как вдруг однажды приехавший из Воронежа Мельгунов, отозвав его в сторону, таинственным шёпотом сообщил ему о том, что ходят по Москве слухи о найденном в Кремле возле Спасских ворот каком-то подмётном письме.
— Мне-то об этом к чему знать? — удивился Ментиков.
— Кто знает, кто знает, Александр Данилович, может, оно как раз вас и касается.
— Меня? — насторожился Менщиков.
— Именно, именно вас, — всё так же тихо ответил Мельгунов.
Меншиков помрачнел.
— Впрочем, всё это пока слухи, может, ничего ещё и нет, — чуть громче проговорил Мельгунов. — Подождём, не будем гадать, может, всё это лишь слухи, — повторил он.
Однако ждать пришлось недолго, и скоро в Ранненбург пришло официальное подтверждение того, что в найденном подмётном письме дело касалось Александра Даниловича Меншикова. Неизвестный автор письма, хваля светлейшего князя, его заслуги, ум, знания, обрушивался с ругательствами на тех, кто теперь был в
Известие о письме переполошило всех обитателей Ранненбурга. Александр Данилович как мог успокаивал испуганных женщин, прекрасно понимая, что такое письмо может наделать много бед. Так оно и вышло.
Смысл подмётного письма состоял в том, что если Меншиков не будет возвращён к власти, то дела никогда не пойдут хорошо.
Письмо встревожило членов Верховного тайного совета, которые сочли опасным пребывание опального вельможи так близко от Москвы. Более того, члены этого Совета негодовали на то, что в подмётном письме пытались возбудить у молодого государя недоверие к новым фаворитам.
4 апреля 1728 года последовал указ о ссылке Меншикова в далёкий сибирский город Берёзов. По указу в ссылку отправлялся не только князь, но и вся его семья: супруга, две дочери и сын.
Александр Данилович молча слушал слова царского указа о том, что ему разрешалось взять с собой в ссылку в Берёзов: «мужска и женска полу десять человек», на каждого ссыльного из семьи милостиво жаловалось по одному рублю на день, а на расходы десяти человек сопровождающих отпускалось по одному рублю на всех.
Окончив читать указ, Мельгунов взглянул на Меншикова. Александр Данилович по-прежнему молчал, глядя куда-то вдаль, поверх головы Мельгунова, и было непонятно, слышал ли он то, что было прочитано, или нет.
Прерывая затянувшееся молчание, Мельгунов кашлянул. Меншиков всё так же молча посмотрел на него.
— Итак, — начал было Мельгунов, но Александр Данилович прервал его:
— Я всё уяснил, государеву милость ценю. — Он скривил в усмешке губы.
— Я вас не понял, князь, — обеспокоенно заметил Мельгунов.
Он ожидал от светлейшего чего угодно, но только не этого молчаливого пренебрежения, не этой язвительной усмешки.
— Чего ж здесь непонятного? — всё с той же усмешкой спросил Меншиков. — На каждого из моей семьи государевой милостью отпускается по одному рублю на день да на всех остальных моих людей один рубль.
— Ах, вы вот о чём, — успокоенно вздохнул Мельгунов, — на то воля государя...
— Вот и я о том же, — перебил его Александр Данилович, — о царских милостях.
Сборы семьи были недолгими. Из оставшегося имущества им разрешено было взять с собой немного оловянной посуды, немного необходимой одежды. Сложнее было с людьми, которым позволили следовать за опальным князем. По указу разрешалось взять с собой лишь десять человек из своей прислуги, а желающих добровольно сопровождать семью светлейшего в дальний неведомый край оказалось много больше..
И самому Александру Даниловичу, и Дарье Михайловне стоило большого труда из верных им слуг отобрать только десять человек, которые, гордясь выбором хозяев, поспешили собрать своё нехитрое имущество.