Две повести о Манюне
Шрифт:
– Ну чего? – зашипели девочки.
– Да вот, – доложилась я, – вижу ее. Головой кивает.
– Кому кивает?
– Никому. На кухне больше никого нет. Сидит и сама себе кивает головой.
– Храпит?
– Может, и храпит, но мне не слышно. Но головой качает постоянно.
– Ооооо, – затрепетали девочки, – вон оно как! А расскажи, что там еще происходит!
Я поправила на голове тряпку, привстала на цыпочки, заглянула в окно и похолодела – Ингина тетя смотрела на меня расширившимися от ужаса глазами и, хватая воздух ртом, тыкала пальцем в окно!
– Ааааа! –
– Ааааа! – заорали девочки и побежали следом. В арьергарде, гремя стулом, летела Манька.
– Вы чего орете, нас по крику вычислят! – шикнула Каринка.
Остальной отрезок пути мы проделали в молчании, бежали, отчаянно выпучившись глазами на перепонках. Или на щупальцах, один хрен.
Ворвались в беседку и рухнули на лавочки.
– Она меня заметила, – скулила я, – теперь нажалуется маме, и мне влетиииит!
– Ничего не влетит, – выдохнула Маринка, – вряд ли Ингина тетя кого-то под тряпкой разглядела. А чем она тебя так напугала?
– Ничем. Она сама испугалась. Меня заметила и испугалась.
Девочки мелко затряслись в хохоте.
– Теперь Ингина тетя никогда не заснет. Ты ее вылечила от болезни, – задыхалась Каринка.
– Аааа, ооооо, – подвывали мы и хватались за бока, – теперь она никогда не будет храпеть!
Конечно, мы понимали, что поступили очень и очень нехорошо. Но чем отчетливее мы это осознавали, тем громче смеялись.
– А зачем ты стул с собой потащила? – пытали мы сквозь слезы Маньку.
– Ну, я видела, что Нарка рванула с тряпкой на голове, вот и потащила стул, – объясняла Манька.
– Ахахаааа, – рыдали мы, – ахахаааа…
Я оставлю нас корчиться от смеха в беседке и вот чего вам скажу (делает строгое лицо и качает головой): если ты по глупости напугал ни в чем не повинную чужую Ингину тетю, то должен быть готов к тому, что это аукнется тебе какой-нибудь бякой. Легионами кусачих комаров, россыпью мошкары в первом, втором и даже компоте, сумасшедшим горнистом, туалетом типа «деревенский сортир» со шквальным сквозняком из всех щелей в стенах, – вот чем аукнется тебе твое необдуманное поведение.
Напугал ни в чем не повинную тетю – получай незабываемый отдых в пионерлагере с таинственным названием «Колагир».
Ыхыхыыыыыы (злобный, продолжительный смех).
Глава 13
Манюня приезжает в пионерлагерь «Колагир», или Сюзанна, товарищ Маргарита и другие
Ба не горела желанием отправлять нас в «Колагир».
– Знаю я эти пионерлагеря, – бурчала она, – кормят из рук вон плохо, антисанитария, вожатые разбалбесы и два слова связать не умеют.
Но замученные нашими выходками родители были очень даже за, чтобы мы съездили в лагерь.
– Пусть и вожатым будет плохо, – злорадствовал дядя Миша.
– Сделаем небольшой косметический ремонт в детской, – радовалась мама.
– Отдохнем! –
Если у родителей и были какие-то сомнения насчет нас, то их безжалостным образом развеяла Каринка. Погожим майским днем, пока папа с дядей Мишей нанизывали на шампуры мясо, а мама с Ба накрывали стол для пикника, сестра решила скрасить томительные минуты ожидания очередным актом вандализма и крест-накрест раскроила водительское сиденье папиной «копейки». Консервным ножом. «Хотелось узнать – пружины там или опилки», – орала она, пока мама выкручивала ей уши.
– Лагерь так лагерь, – сдала бастионы Ба, опасливо косясь на папино дергающееся веко.
– Вот и славно, – обрадовался дядя Миша, – а пока Маня будет в лагере, ты можешь съездить в Новороссийск, к Фае. Она давно зазывает тебя в гости, но ты никак не выберешься.
И наступили лихорадочные времена. Мы пребывали в радостном ожидании отдыха, мама придумывала, в какой цвет перекрасить стены в детской (нужно, чтобы успокаивающий и одновременно немаркий), а Ба, приговаривая: «Не поеду же я без подарков к Фае, которая Жмайлик», – шантажировала геенной огненной несчастного товароведа городского универмага.
Папа скорбно высчитывал, во сколько ему обойдутся новая обивка для сиденья и ремонт детской.
– Вылечу в трубу, – долетали до нас его горестные стенания.
– Обязательно выкрутимся, – не сдавалась мама.
А с дяди-Мишиного лица не сходила улыбка счастья. Все, конечно, отлично понимали, чему он радуется, но скромно об этом молчали. Кроме Ба, разумеется.
– Приведешь хоть одну свою козу в мой дом – и тебе несдобровать, ясно? – грохотала она.
– Мам, ну с чего ты это взяла?
– Я сказала, а ты меня слышал. Если нога хоть одной твой чучундры ступит на порог моего дома, я устрою тебе такой скандал, что мало не покажется. И предупреждаю сразу – Валя будет приглядывать за тобой. И за домом!
Соседку Валю в свое время коварно бросил муж, сбежав от нее аж в далекий Казахстан. Он нашел себе там тихую и покладистую русскую женщину и возвращаться домой отказался напрочь. Имея такую трагическую историю в анамнезе, тетя Валя отрицательно относилась ко всяким блудливым мужчинам и на всякий случай не доверяла разведенным и холостякам. Дядю Мишу она нежно любила, но между дружбой с Ба и хорошим отношением к ее сыну благоразумно выбирала первое.
– Мы еще посмотрим, чья возьмет, – ворчал себе под нос дядя Миша.
– Ты что-то сказал, Мойше? – сдвигала очки на кончик носа Ба.
– Говорю – как скажешь!
– То-то!
Так как сиденье «копейки» было основательно раскурочено, отвезти нас в пионерлагерь должен был дядя Миша. Но в день «Х» на релейный завод нагрянула высокая комиссия из Еревана и порушила все наши планы. Целый день гости из столицы бесцельно шатались по заводу, мешая людям работать, а вечером потребовали хлеба и зрелищ. И дяде Мише ничего не оставалось, как забить Васю тутовкой и отвезти комиссию на рыбалку. А потом еще проводить реанимационные мероприятия, приводя в чувство выросших на «Пшеничной» неискушенных ереванских гостей.