Две повести о Манюне
Шрифт:
Потом пришла медсестра товарищ Алина и повела нас на медосмотр. Вошек, к счастью, она у нас не обнаружила, зато измерила рост и взвесила каждую на больших весах. Мы, затаив дыхание, наблюдали, как она длинным алым ногтем передвигает туда-сюда маленькие гири и записывает наши данные в отдельную тетрадку.
– Росту в девочке метр шестьдесят пять, а весит всего тридцать восемь кило. Непорядок, будем откармливать, – доложилась она папе.
– Не надо, – пискнула я.
– Надо!
– А как тут кормят? – поинтересовался папа.
– Хорошо
У папы сделалось такое лицо, словно он оставляет нас в плену врага. Он взял медсестру под локоток, подвел к своей «копейке», потыкал пальцем в крест на лобовом стекле. Следом зачем-то продемонстрировал ей аптечку и бегло рассказал, для чего предназначен каждый препарат.
– Я врач, понимаете? – глядел он проникновенно в глаза товарищ Алине. Папа, видимо, решил, что ситуацию спасет цеховая солидарность, и сделал акцент на общей с медсестрой профессии.
– Понимаю, – кивала медсестра.
– А это мои дочки. – Он широким жестом показал на нас.
– Все?
– Все!
Товарищ Алина громко сглотнула.
– И Шац?
– И Шац, – не дрогнул папа.
– У вас фамилии разные, – проблеяла медсестра.
– Она дочь моего брата!
– Двоюродного?
– Родного!
Медсестра отошла от отца на безопасное расстояние.
– Вы не волнуйтесь, все будет хорошо. В штабной комнате есть телефон, дети бесплатно будут звонить вам, так что вы всегда будете в курсе, что с ними происходит.
Папа перетащил наши вещи в комнату, затолкал чемоданы под кровати, расцеловал каждую, вручил мне пять рублей.
– Зачем?
– На всякий случай. Ведите себя хорошо, ясно?
– Ясно.
– Каринэ, я в первую очередь тебе это говорю. Ясно??? – выпучился папа.
– Ясно!
Мы пошли провожать его до машины.
– Можно я с вами? – спросила Сюзанна.
– Конечно, можно.
По дороге она рассказала, что в лагере живут большущие, воооот такенные комары, и поэтому все дети чешутся от их укусов. И продемонстрировала свои расчесанные до крови ноги и руки, а потом задрала кофту и показала искусанный тощий живот.
– Это они от голода бесились, – утешил ее папа, – вчера уже наелись, может, сегодня не будут кусаться.
– Да? – расстроилась Сюзанна. – А мы хотели достать где-нибудь спички и прижечь несколько комаров. Чтобы им неповадно было.
Мы радостно переглянулись. Сюзанна нам определенно нравилась. Только папа почему-то наших восторгов не разделял.
– Никаких спичек, я ясно говорю? – рассердился он.
– Аха, – закивали мы.
– Я поехал.
– Аха.
– Ведите себя хорошо.
– Аха.
– Если что – звоните.
Мы хотели в четвертый раз сказать «аха», но тут раздался душераздирающий, немилосердно скрежещущий звук. Он пронзил нас в самую душу
Так мог трубить только рог судьбы, поднимая на последний бой все живое против неживого. Так могла звучать огромная, величиной с наш город грампластинка, если пальцем надавить на мембрану.
– Это что такое? – подпрыгнули мы.
– Это наш горнист. Зазывает отряды на обед, – объяснила Сюзанна.
– А чего так громко?
– Он в рупор дудит. Побежали!
– Куда?
– На плац. Нужно построиться в отряды, чтобы, маршируя, идти в столовую.
Мы обернулись к папе.
«Жигуленок», прощально бибикнув, попятился от нас прочь.
– Ииииииии, – завизжали мы и, взявшись за руки, побежали к плацу.
Взрослая жизнь в пионерлагере началась.
Глава 14
Манюня отдыхает в пионерлагере «Колагир», или О бедном вожатом замолвите слово
На первое чаще всего давали невнятный суп с вермишелью, иногда – с вкраплениями пупырчатой куриной кожи. На второе – рис пополам с мусором или вусмерть разваренные макароны. Если к гарниру полагалось мясо, то приходилось его проглатывать, не разжевывая, – чтобы такое разжевать, нужно было как минимум иметь железобетонные челюсти.
Столовая представляла собой большое душное помещение – невысокие окна были наглухо задраены, а несколько малюсеньких открытых форточек служили не для того, чтобы проветривать, а чтобы впускать сонмы вездесущих невероятно наглых мух. Там и сям, возбуждая аппетит, висели гирлянды клейкой ленты с густым налетом насекомых. По столам бегали шустрые муравьи и другие мелкие жучки.
У повара тети Лины были большие пушистые щеки и нос картошкой. Как только все рассаживались за столы, она выныривала из кухни, громогласно здоровалась, подставляла ухо нестройному детскому: «Здрассссьти, тетьЛин», – и отступала назад, в свое царство пылающих костров и кипящих котлов.
– Знаешь, на кого она похожа? – зашептала мне на ухо Манька, когда впервые увидела тетю Лину.
– На кого?
– На печку из мультика «Вовка в тридевятом царстве». Помнишь, какое у нее было лицо, когда она выплюнула подгоревшие пирожки?
И мы тихо захихикали, склонив головы так, чтобы вожатые не видели, что мы отвлекаемся от еды.
На полдник нам давали стакан кефира с твердокаменным печеньем или пряником. По выходным к кефиру полагались сдобные булочки, и вот эти булочки любили все ребята – тетя Лина пекла их по собственному рецепту, добавляла в тесто корицы и какой-то еще пахучей приправы. Булочки получались пышные, румяные, большие и сладкие-сладкие. Мы, словно заправские хомяки, забивали выпечкой обе щеки и мычали, закатывая глаза, – вкуснота!!!