Две повести. Терунешь. Аска Мариам
Шрифт:
У меня есть и знакомые. Нердко ко мн заходятъ въ гости полковники и генералы. Я угощаю ихъ чаемъ съ печеньемъ, и мы бесдуемъ о политик. Два французскихъ негоцiанта, мои конкуренты, тоже не брезгаютъ моимъ хлбомъ-солью. Особенно толстякъ Савурэ, десятый годъ торгующiй въ Аддисъ-Абеб, любитъ зайти ко мн поболтать. Время летитъ незамтно, капиталы прiумножаются, а вмст съ тмъ увеличиваются и шансы вернуться на родину. Дай-то Богъ!..
III
Однажды день выдался на рдкость жаркiй. Ни втерка, ни струи какой-нибудь прохладной, чтобы облегчить изнемогающее тло. Савурэ и знатный абиссинецъ Ато-Абарра сидятъ у меня за прилавкомъ, и мы допиваемъ третiй самоваръ. Потъ льетъ съ меня градомъ, мои гости тоже порядкомъ упарились.
— Э-эхъ, московъ! — дружелюбно хлопая меня по плечу, говорить сухой и темный, съ красивой черной
Это предложенiе приводитъ Савурэ въ необыкновенный восторгъ.
Его полное лицо покрывается тысячью мелкихъ морщинь, а маленькiе глазки совершенно сжимаются и становятся узкими и влажными.
— Мосье, мосье! — восклицаетъ онъ, захлебываясь: — femme малькамъ. Харошъ, очень харошъ. [7]
Note7
Малькамъ — значить — хорошо — по абиссински.
Ему вторить и Абарра. Оба они находятъ мое положенiе весьма комичнымъ, и Абарра начинаетъ мн перечислять тысячи выгодъ, которыя я буду имть, если женюсь.
— Она будетъ печь инжиру… готовить тэчь, бранить слугъ, считать куръ, стирать блье, мазать глиной домъ, толочь зерно, ткать пряжу, чистить ружья … она будетъ любить тебя….
— О-о-о-э, — взвизгиваетъ Савурэ: — она будетъ любить тебя. Малькамъ! Очень харошъ!
— Ты возьмешь молодую абиссинку изъ хорошаго дома, и ты станешь совсмъ абиссинцемъ.
— Совершеннымъ абиссинцемъ, — повторяетъ Савурэ и протягиваетъ къ самовару свой допитый стаканъ.
Я наливаю ему, себ и Абарра чаю, подливаю сквернаго, пахучаго англiйскаго рома, и мы на нкоторое время погружаемся въ молчаливое созерцанiе полныхъ стакановъ. Въ моей лавк температура становится невозможной, но на воздух еще хуже, паритъ и ломитъ вс кости отъ жары. Я ложусь на скамь, покрытой шкурой леопарда, моему примру слдуютъ и гости. Ромъ, котораго въ избытк хватилъ Абарра, клонитъ его ко сну, и онъ клюетъ носомъ. Савурэ мурлычетъ какую-то псню по-французски, а я размышляю…..
Абиссинки и галласски, вс т женщины, которыхъ я видлъ на пути отъ Харара до Аддисъ-Абебы, сомалiйки и данакили пустыни, мелькаютъ передо много, то полными обнаженными, черными, какъ эбеновое дерево, торсами, то худыми костистыми плечами, выдающимися изъ-подъ грязныхъ тряпокъ, то пестрыми платками и шалями, бусами и кольцами, и темными выразительными глазами. Сквозь эту вереницу черныхъ и коричневыхъ лицъ встаетъ на секунду блдное, грустное личико моей Ани съ простыми синими глазами, въ которыхъ свтится безысходная тоска и грусть, встаетъ и заслоняется туманной дымкой пространства: морей, ркъ и горъ, отдляющихъ меня отъ Россiи. Я пытаюсь возобновить въ памяти вс т хребты, которые мн пришлось перевалить, и путаюсь въ самомъ начал. И снова темныя женщины окружаютъ меня.
Я смотрю на дремлющаго Савурэ, на спящаго во всю Абарра, смотрю на свою лавку, на просторную комнату сзади нея, и мн начинаетъ казаться, что жениться на абиссинк было бы не дурно. Я гоню эту мысль, но она не уходитъ отъ меня, и я не могу уже отъ нея отдлаться.
IV
Выла суббота. На аддисъ-абебскомъ базар — «габай«, собралось тысячъ до пяти народа.
На обширномъ склон холма, вершина котораго была занята магазинами негуса, окруженными частоколомъ, торговцы и торговки разложили свой товаръ. На вышк сидлъ начальникъ, «шумъ» базара, и наблюдалъ за порядкомъ. Оставивъ мула внизу у моего прiятеля Савурэ, я вдвоемъ со слугою толкался среди темной толпы, покрывавшей площадь. Торговцы разложили свой товаръ прямо на земл. Тутъ были и громадныя груды готовыхъ блиновъ инжиры, наложенныя на круглыя соломенныя корзиночки, и красный перецъ, натолченный мелкимъ порошкомъ, и зерна дурры, и мука, и куски каменной соли, обточенной брусками и употребляемой вмсто денегъ, и пузатыя гомбы съ тэчемъ и листья хмельнаго «геша», и головки чеснока и доски толщиною въ четыре дюйма, и жерди, и бамбукъ, и сахарный тростникъ, и солома, и ячмень, и даже верблюжiй пометъ, употребляемый вмсто топлива. Тутъ продавали муловъ, и покупатели катались на нихъ взадъ и впередъ, пробуя ихъ проздъ или съ криками пуская вскачь. Тамъ кавалеристы въ блыхъ плащахъ, размахивая ногами и хлопая локтями, скакали, выхваляя силу и рзвость своихъ коней. Крикъ, гомонъ, споры, абиссинская рчь, перемшанная съ гортаннымъ говоромъ галласовъ, криками сомалей-полицейскихъ, прогуливающихся среди толпы въ синихъ
Геразмачъ, тысяченачальникъ, предшествуемый двумя слугами, изъ которыхъ одинъ несъ его двуствольное ружье, а другой — раззолоченный узорчатый, круглый щитъ, детъ на мул въ богатомъ набор и помахиваетъ надъ головами разступающейся толпы тонкой жердью. Надъ черными курчавыми волосами его поднимаются золотистыя пряди львиной гривы, огненнымъ внцомъ окружающей лобъ и придающей ему дикiй, но красивый видъ; пестрый боевой плащъ и леопардовая шкура мотаются по плечамъ его, поверхъ блоснжной шамы и блой тонкой рубашки, стянутой краснымъ шагреневымъ патронташемъ. Сдло накрыто богатымъ суконнымъ чепракомъ, расшитымъ разноцвтными шелками. Сзади него бжитъ босоногая толпа ашкеровъ въ грязноблыхъ рубахахъ, съ кожанными патронташами на пояс и ружьями на плечахъ. Толпа разступается передъ нимъ, иные кланяются, иные спшатъ очистить дорогу….
Священникъ въ маленькой шапочк и съ хитрымъ, плутоватымъ лицомъ пробирается между корзинокъ съ инжирой, казакъ нашего посольства, въ громадномъ шлем, со звздой и отличiемъ на немъ, съ малиновыми погонами на блой рубашк, о чемъ-то споритъ съ продавцомъ гебса. Итальянскiй солдатъ въ пестрой зеленоватой чалм и синемъ суконномъ плащ съ чернымъ лицомъ, проходить, тревожно озираясь на мальчишекъ, преслдующихъ его криками: «али», «али». [8]
Вдругъ среди этой толпы показалась женщина … Ихъ было много здсь, молодыхъ и старыхъ, продавщицъ и покупательницъ, но эта обратила мое особенное вниманiе. Она была очень молода и красива. Темное, почти черное лицо ея, съ короткими, густыми курчавыми волосами, блистало такой молодостью, наивностью и правильностью чертъ, что невольно влекло къ себ. Большiе, карiе глаза сверкали изъ-подъ густыхъ рсницъ какою-то тревогою. Ноздри прямого и тонкаго еврейскаго носа, не слишкомъ большого и правильнаго, были раздуты, а тонкiя красиво очерченныя губы то и дло змились улыбкой. Въ длинной блой рубах, свободно падавшей многими складками къ ногамъ и перевязанной у пояса веревкой, съ босыми ногами и полными обнаженными руками, она сидла по-мужски въ сдл, вложивъ большiе пальцы маленькихъ ногъ въ круглыя кольца стремянъ. Два ашкера, верхомъ на мулахъ, съ ружьями на правомъ плеч, провожали ее.
Note8
"Али» — бранная кличка въ Абиссинiи. Передлана изъ слова itali итальянецъ, посл войны съ Италiей 1895 г.
Она казалась мн бронзовой альмеей, соскочившей съ витрины изящнаго парижскаго магазина. Все въ ней было такъ красиво, такъ изящно, такъ полно воинственнаго, абиссинскаго благородства, что не заглядться на нее нельзя было. И я пошелъ за ней, любуясь ея свободной посадкой, гибкимъ станомъ и красивымъ изгибомъ темной, изящной шеи. Она обернулась и посмотрла на меня, Сердце мое забилось. Что думаетъ она обо мн? Но темные глаза съ коричневатыми блками свтились лаской и привтомъ, и, казалось, манили меня за собою. Я былъ русскiй разночинецъ, а она, повидимому, дочь знатнаго абиссинца, но, что изъ этого — въ эту минуту я зналъ и помнилъ лишь одно, что я блый, а она черная, а потому сословныхъ перегородокъ между нами не существовало! И я пошелъ за нею. Но ударъ по плечу остановилъ меня. Я не такъ испугался, какъ разсердился. Передо мною стоялъ Ато-Абарра. Почтенный Абарра выпилъ много тэча, а потому отяжеллъ и его тонкiя, стройныя, военныя ноги плохо ему повиновались.
— Самой гета, куда ты? [9]
— Куда?! Кто эта двушка?
— Двушка? — Абарра прищурился, приложилъ ладонь къ глазамъ козырькомъ, и всмотрлся въ прозжавшую. — А хороша?.
— Ты ее знаешь?
— Еще бы! — онъ подмигнулъ мн, и все его хитрое и пьяное лицо расплылось въ слащавую улыбку. — Вотъ теб и жена!
— Жена. Возможно ли? — воскликнулъ я. — Жена! Да ты знаешь ее, что ли?
— Мынну! Что за вопросы?! Конечно, знаю. Дочь баламбараса Машиша — Терунешь. [10]
Note9
"Самой — гета» — обращение вроде нашего, эй почтенный.
Note10
Терунешь — въ перевод значить «чистенькая» — обыкновенное женское имя.