Две реки — два рассказа
Шрифт:
Древние славяне верили, что у дерева добрая душа. Они были правы по-своему: все, что делал человек себе на потребу — жилье, бытовую утварь, сани, лодки, — давало дерево. Быть может, почитание дерева отразилось в распространенном прежде обычае ставить обетные кресты. Нигде, кроме Мезени, нет на Севере такого их обилия. Они значительной высоты — в четыре, шесть метров и стоят в самых разных местах — и возле домов, и над речным берегом. Среди них есть подлинные произведения искусства, которые могли бы украсить любой музей. В почитании обетных крестов переплелись языческие и христианские обычаи. У иных народов есть обычай сажать памятные деревья. На Мезени, близ Полярного круга, деревьев не сажали, здесь ставили
По Кельчемгоре ходишь как по музею — интересных экспонатов здесь в изобилии. Я любуюсь ладным рядком домов в Мокшеве, укрывшемся от ветров в ложбине, хожу по Заозерью, притулившемуся под высоким зеленым холмом, рассматриваю дом В. Я. Клокотова. У дома яркими цветами расписаны ставни, а на фронтоне, по традиции, изображены «лютые звери» — львы. И в соседних Шелявах местный умелец тоже расписал фронтон своего нового дома львами, но не теми фантастическими зверьми, которых изображали прадеды, а вполне реальными, срисованными с картинки. Захожу и на старое кладбище, где надгробия двух типов: высокие резные кресты и четырехгранные столбы с вырезанной надписью. Хмуро, уныло, бушует ветер над северным краем…
Просты здесь места, и вовсе они кажутся неприглядными в непогоду, но есть теплота и задушевность в этих деревеньках, где прямо на улицах пасутся кони и редок заезжий, нездешний человек. Хозяйка, у которой я остановился, убирает с приусадебного участка снопики ячменя.
— Как же, — поясняет, — пшеничная мука продается, а ячменной нет. Шанежки ячменные куда как хороши.
И за чаем потчует ячменными лепешками, действительно очень вкусными, и течет неспешная беседа о житье-бытье. Гудит ветер на улице, задувает в окна, тоненько дребезжат стекла, а тебе хорошо и тепло среди северного радушия…
За Кельчемгорой, за мелями, песками, полоями, вниз по обманчиво широкой реке, где пройти можно только по узкому каналу, вымытому земснарядом, стоит в распадке между высоких холмов, срезанных береговым откосом, старинное и на Мезени хорошо известное село Юрома.
Юрома — одно из самых старых мезенских сел. Уже в XVI веке в ней насчитывалось около ста дворов, по тем временам небольшой городок. Недаром про свое село юромцы сложили шуточную запевку:
Нашу Юрому-деревню Можно городом назвать: Семь дорог, пятнадцать улиц — Долго ездить-спровожать.Конечно, Юрома вовсе не так велика и имеет вид обычной мезенской деревни с тесным порядком домов. Но славна Юрома. Немало талантливых людей дала она: умельцев-плотников, резчиков по дереву, сказителей былин. Из Юромы вышел профессиональный художник Н. А. Шабунин, обучавшийся в Петербурге. На одной из его картин изображено родное село, вытянувшееся двумя рядами домов вдоль берега между двух холмов, из которых самый высокий на устье речки Юромы называется Быком.
Когда выйдешь за село, поднимешься в гору, в поля, окинешь взглядом окрест, понимаешь, сколь давно живут здесь люди и сколько труда вложено ими в эти поля и луга. Ведь когда-то везде по мезенским берегам был лес. Лес выжигался под поля, кустарник вырубался под луга, шла нелегкая борьба человека с суровой природой. Сурова была природа и скудна земля, не колосились здесь золотистые нивы, а росли в полях низенькие редкие колосья. Часто не хватало людям хлеба, корма скоту. Но жили мезенцы крепко — прочно укоренившись на обжитом месте, обстроившись прочными избами. Видно это и по Юроме, и по ближним деревням, которые тоже скрыты от свирепых ветров в лощинах. В одной из деревень сохранились остатки набережной, укреплявшей берег. Здесь снова поражает нас строительное мастерство мезенских плотников,
Как и всякая средневековая повесть, не лишена она чудес. Во сне является плотнику святая Екатерина и повелевает соорудить монастырь в указанном месте. Следуют реалистические картины жизни мезенского крестьянина: Иван выжигает ниву, водружает крест на юромской церкви, ставит дом в деревне Жердь. Действие повести развивается тягуче-медленно. Иван видит сон, и снова сон (из которых самым замечательным является видение ада — в аду грешники носят из лесу дрова). Повесть обрывается на одном из снов.
Где же мезенский плотник задумал поставить монастырь? Иду вниз по реке и пытаюсь угадать. Выхожу на высокий холм с плоской вершиной. Вид открывается великолепный: река течет в пространной долине, украшенная зелеными островами. На той стороне — деревня, встают красные щелья, по нашему берегу идут покрытые лесом холмы, вдали снова щелья, и деревня над ними. На похожем возвышенном месте поставил свою келейку Иов, убитый разбойниками. Он не был северянином и по традиции монастырского строительства выбрал место видное и красивое. Мезенский крестьянин рассуждал иначе, более практично. Он не прельстился возвышенным местом, продуваемым всеми ветрами, а нашел в шести верстах ниже Юромы удобный распадок среди мягко ниспадающих холмов, место тихое и уютное. Для большого селения оно не подходило, но для маленького годилось. Кажется, недолгое время здесь, действительно, был скит, а в дальнейшем и поныне деревенька в несколько домов, которая называется Екатерина. Первоначальный замысел плотника Ивана не удался, но доброе дело его не пропало, не зря он чистил ниву и готовил место под жилье — здесь стали жить люди. Маленькая деревенька, проедешь мимо — внимания не обратишь, а оказывается, связана с ней целая повесть, уникальный памятник северной письменности.
А сегодняшняя жизнь — она рядом, в тех же исторических деревнях, которые обстраивал Иван Семенов и его потомки. Плотник — и поныне уважаемая и существенная профессия на Мезени. По всему течению реки и в Юроме видим мы, как рубятся новые дома, подновляются старые, строятся новые школы и клубы, возводятся хозяйственные постройки. Тем и удивителен Север, тем и своеобразен он, что новое и традиционное в нем рядом. Они не противоречат друг другу, а скорее дополняют друг друга, как и новая обстановка изб со всевозможной бытовой техникой сочетается с традиционным обликом северного дома, выдержавшего вековое испытание на прочность. Так и повесть об Иване Семенове дополняет и расширяет наше знание о мезенском крае, свидетельствует о высокой талантливости северных древоделов.
Мезенские деревни имеют вид суровый и… само слово просится — красивый. По-разному они расположены. Кеслома лежит в распадке между щельями. Палуга над щелью. Азаполье на понижении щельи, сходящей в низкий берег. Целегора, как название показывает, на высоком берегу. Одни деревни сбились в кучу, как табун коней, другие выстроились в дружную шеренгу, крепко и недвижимо. Перед домами стоят амбары, иные над откосом берега, на сваях, с широким предмостьем, на котором сложены кострища — поленницы дров.
Никогда не наскучит вид красных мезенских берегов, зелени лесов, синевы неба и вод, золота песков, особенно если после нескольких хмурых дней проглянет солнце и преобразит окрестности. И веселеет, и улыбается та природа, которую называют суровой. Да она вовсе не сурова, таков ее характер, широкий и щедрый: если ветер — так уж ветер, если хорошая погода — глаз не оторвешь, не нарадуешься! И все в природе веселится и играет: семга на плёсе выпрыгнула, стая гагар налетела, зашумели кулички на отмелях…