Две столицы

Равич Николай Александрович

Неожиданно шведский поверенный в делах потребовал у великого канцлера срочной аудиенции.

Но у Безбородко уже были не только подробные данные о военных приготовлениях Швеции, но и копии с собственноручных писем Густава Третьего к датскому и прусскому дворам, в которых тот писал о своём намерении начать военные действия против России. Из документа, перехваченного в Варшаве русским послом, явствовало, что шведский король решил захватить Выборг, Эстляндию, Лифляндию и Курляндию, идти прямо на Петербург.

Поэтому, когда барон Нолькен, высокий, сухопарый швед, заметно волнуясь, вошёл в сопровождении первого секретаря посольства Шлафа в кабинет канцлера, Безбородко принял его со скучающим видом, сидя в кресле и рассматривая свои ногти.

Барон Нолькен

поклонился.

— Его величество, мой король, — сказал он дрожащим голосом, — повелел мне вручить следующую ноту…

Канцлер поднял равнодушное лицо, маленькими глазками спокойно посмотрел на барона и взял у него ноту. Потом вскинул золотой лорнет и пробежал её глазами.

Нота была невиданная. Король требовал немедленного примерного наказания графа Разумовского за его интриги, клонящиеся к возмущению шведского народа против короны. Передачи всей Финляндии и Карелии, или всего того, что Швеция уступила России по Нейштадтскому и Абоскому трактатам, [71] возвращения Турции Крыма и всех территорий, приобретённых до 1767 года.

Безбородко открыл ящик, спрятал туда ноту, потом задумчиво посмотрел на шведского посла.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал он на отличном французском языке. — Как здоровье его величества?..

71

Абоский мирный трактат, предварительные условия которого были подписаны в 1743 г. в городе Або (Финляндия). По этому трактату к России отходила часть Финляндии.

— Отлично, — ответил посол, кланяясь.

— Сомневаюсь, — сказал канцлер с сочувственным вздохом. — Сомневаюсь, в разуме ли его величество шведский король. Известно вам, господин посол, что Карл Двенадцатый, воинские таланты которого гистория весьма высоко ставит, напал на Россию, когда оную присноблаженныя памяти Пётр Великий токмо ставил на ноги. Известно, чем сие кончилось. Ныне король шведский, нападая на державу, наисильнейшую в мире, подлинно ищет собственной гибели. Для нас война с Швецией — малая война. Что касаемо самой ноты, — канцлер приоткрыл ящик и вынул из него ноту, — то я её не принимаю, — разорвал документ надвое и ловко спрятал разорванный лист снова в стол. — Иначе, если бы я довёл её содержание до сведения ея величества, последствия для Швеции были бы ужаснее, чем они могут быть, и даже самая столица её, вероятно, подверглась бы полному уничтожению.

Безбородко встал и кивнул головой.

Шведы поклонились и вышли из кабинета.

Через несколько часов Екатерине был представлен аккуратно переписанный текст ноты, и она приказала немедленно выслать всех шведов из Петербурга. Новая война началась.

15

Книга скорби и гнева

Дом на Грязной улице в Петербурге Радищев получил в наследство после смерти тестя. Двухэтажный особняк с колоннами походил на тысячи подобных домов, где жили дворяне средней руки. Но при нём был сад, редкий для того времени. Большой, запущенный, с прудом и островками, уютными беседками и мостиками, переброшенными через искусственные ручейки, он был для Радищева местом забвения от всех горестей.

Семейная жизнь его была столь удачна, что нередко казалось и ему и его жене: такое счастье не может продолжаться долго.

Аннет Рубановская была дочерью мелкого придворного чиновника, но в Смольном, где она училась, все предсказывали ей блестящую карьеру. Сама императрица любила эту стройную девочку с живыми карими глазами и нежным голосом. На балах, которые устраивались в Смольном, Аннет пользовалась особенным успехом.

Мать её, сухая, желчная чиновница, надеялась поправить дела семьи удачным замужеством Аннет. Не один сиятельный вдовец, осыпанный звёздами, покачивал головой и чесал лысину под париком, раздумывая над тем, не жениться ли ему второй раз. Но девица оказалась упрямой, и её знакомство с Радищевым закончилось браком. Она полюбила его

за честную, прямую натуру, за огонь возмущения, который загорался в нём при всякой несправедливости. Они читали вместе, долгие часы проводили в саду, бродя по запущенным аллеям, или играли в четыре руки на клавесинах. С годами любовь эта крепла, несмотря на то что Аннет много внимания должна была уделять детям — их было уже трое, и все мальчики: Василий, Николай и Павел. Теперь они ждали четвёртого ребёнка, и оба мечтали о том, что это будет девочка.

Аннет сразу заметила, что Радищев вернулся из поездки в Москву в подавленном настроении, хотя и пытался это скрыть. По вечерам он запирался в своём кабинете, кроме службы, почти никуда не выезжал и ни с кем, за исключением Александра Романовича Воронцова, не хотел разговаривать.

Как-то после ужина, когда Радищев, поцеловав её в лоб, проводил до дверей спальни и ушёл в кабинет, Аннет почувствовала себя очень одинокой. Она долго ворочалась в постели, прислушиваясь к шорохам в доме, завыванию ветра в трубе, унылому шелесту листьев в саду, потом не выдержала — вскочила и, надев туфли и накинув халат, побежала к мужу. Аннет поднялась по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, увидела полосу света, падавшую из-под двери кабинета Радищева, и заглянула в щёлочку.

Он сидел за столом, задумавшись и держа гусиное перо в руках. Потом наклонился и начал быстро писать. Она открыла дверь, подбежала к нему, обняла, прижала его голову к своей груди, голос её задрожал:

— Александр, ты так изменился за последнее время… Расскажи, что у тебя на душе?

Радищев молчал, продолжая смотреть на лист бумаги, лежащий перед ним.

Она схватила лист, стала читать.

Возникнет рать повсюду бранна, Надежда всех вооружит; В крови мучителя венчана Омыть свой стыд уж всяк спешит. Меч остр, я зрю, везде сверкает, различных видах смерть летает, Над гордою главой паря. Ликуйте, склёпанны народы! Сё право мщенное природы На плаху возвело царя.

Аннет прочла, задумалась, потом сказала грустно:

— Ах, Александр, разве вы не помните, что было после того, как императрица получила ваш перевод Мабли? Но тогда у вас не было семьи, а теперь…

Радищев хорошо помнил, что тогда было. Императрица, прочитав выпущенную на русском языке книгу Мабли «О причинах падения Греции» в его переводе, обратила внимание на составленное им примечание:

«Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние… Если мы уделяем закону часть наших прав и нашея природныя власти, то дабы оная употребляема была в нашу пользу; о сём мы делаем с обществом безмолвный договор. Если он нарушен, то и мы освобождаемся от нашея обязанности. Неправосудие государя даёт его народу, его судии, то же и более над ним право, какое ему даёт закон над преступниками…»

Тогда императрица улыбнулась и сказала окружающим.

— Очень мило, я всегда это говорила… — Это не мешало ей в тот же вечер мимоходом бросить графине Прасковье Александровне Брюс, жене генерала Брюса, у которого служил тогда Радищев, фразу:

— Вы, кажется, протежируете молодому Радищеву. Посоветуйте ему подумать над разницей между народным и дворянским обществом…

Да к тому же и времена были другие. Напиши он теперь такое примечание к какой-нибудь книге, пришлось бы ему разговаривать с самим Шешковским.