Две тайны Аптекаря
Шрифт:
Но написать банальное «Я люблю вас» она тоже не могла. Это было бы как-то совсем по-детски. Артемида перепортила полпачки писчей бумаги и в результате остановилась на простой фразе, которая, как ей казалось, отражала ее отчаяние и всю полноту чувств. Она взяла карточку с логотипом музея и написала на ней большими печатными буквами: «Ты еще можешь всё исправить». Она сомневалась, не будет ли лучше сказать «всё спасти», но потом решила, что это будет чересчур пафосно, и оставила слово «исправить». Она не стала подписываться, потому что подумала, что, увидев карточку собственного музея, господин Лунц сразу догадается, кто написал ему эту записку. Артемида вложила карточку в белый конверт, потом еще несколько раз доставала ее и снова вкладывала обратно. После
Наконец-то в жизни директора музея изящных искусств всё снова встало на свои места. Дни стали яркими, а ночи наконец-то заполнил долгожданный спокойный сон. Господин Лунц обрел внутренний покой и свое прежнее внешнее обаяние. Он щедро одаривал окружающих своим шармом, искрил талантами дипломатии, проявлял удивительную заинтересованность во всех делах музея и фонтанировал безудержной энергией. Странно, но, сделавшись убийцей, он вдруг стал очень приятным и уверенным человеком. К своему собственному удивлению, он вдруг стал проявлять недюжинную волю и железный характер и даже нашел в себе силы порвать с нежной нимфой. Не то чтобы его чувства к ней исчезли или хотя бы стали меньше, просто их заглушали слова Шклярского, которые до сих пор назойливым колоколом отзывались у него в голове. О том, что за деньги она готова с любым. И на что угодно. Лунц ужасно злился на Шклярского — до сих пор, — потому что понимал, что тот был прав. Болезненным волевым решением он сказал себе строгое нет и уже несколько недель не отвечал на звонки нимфы, более того, он отдал Артемиде распоряжение не впускать ее к нему и не соединять с ней. Господину Лунцу было от этого ужасно скверно, но он не переставал хвалить себя за выдержку и стойкость.
В то утро он появился у себя в приемной, сияя лучезарной улыбкой, и даже наградил Артемиду порцией внеочередных комплиментов. Она, как обычно, вся зарделась, как старшеклассница, а господин Лунц про себя посмеялся над ее милой реакцией. Разумеется, он с первого дня ее работы знал о том, что она влюблена в него по уши, а сейчас он даже подумал, что тогда, давным-давно, она ведь была прехорошенькой и можно было бы вполне закрутить с ней ни к чему не обязывающий романчик. Но только тогда ему больше нравились длинноногие глупенькие блондинки. А сейчас… Да и сейчас они нравились ему по-прежнему и ничуть не меньше, чем тогда.
Директор музея изящных искусств уселся в свое любимое кресло и с удовольствием потер руки, предвкушая рабочий день. С тех пор как он стал свободным, он получал необыкновенное наслаждение от работы. Ему теперь всё было под силу. Он стал уверенным, сильным и спокойным, и ничто больше не могло выбить его из колеи.
В кабинет вошла Артемида, она несла на подносе чашку ароматного кофе с двумя неизменными шоколадными печеньицами, утреннюю почту и документы на подпись. Она аккуратно поставила кофе на белоснежную льняную салфетку, почту положила слева, а стопку самых важных документов справа. Так господину Лунцу было удобнее. Его верная секретарша, как обычно, делала всё ловкими отточенными движениями, но сегодня директору музея вдруг показалось, что у нее немного дрожат руки.
— Артемида, — сказал он, осторожно взяв ее за локоть. — Хорошо ли вы себя чувствуете сегодня, мой ангел? Мне почему-то кажется, что вы немного не выспались. Хотя можете не рассказывать мне подробности, я всё понимаю. — Он игриво подмигнул ей. — На улице весна, и вас, разумеется, одолевают кавалеры.
— Вы опять шутите, господин Лунц, — снова зарделась Артемида и быстро выскочила из кабинета.
Директор музея изящных искусств остался крайне доволен своей шуткой, сделал глоток крепкого кофе и взялся за почту. Сверху на правой стопке лежал белый конверт без подписи. Господин Лунц повертел его
Всего минуту назад господин Лунц был уверенным, спокойным и нерушимым, как скала. Ничто не могло выбить его из колеи. Всего пять слов, написанные на белой карточке крупными печатными буквами, за секунду стерли его уверенность в порошок и разметали его спокойствие по ветру. От скалы не осталось и следа. Он так и знал! Он боялся именно этого — даже мертвый Шклярский не оставит его в покое! Он схватил со стола увесистое бронзовое пресс-папье в виде головы слона, но оно оказалось слишком тяжелым для броска об стену. Тогда он придвинул к себе машинку для заточки карандашей, похожую на миниатюрную мясорубку, сунул в нее карандаш и начал яростно крутить ручку, превращая карандаш в опилки и грифельную крошку.
Разумеется, Шклярский действовал не один. Конечно, за ним стояла целая шайка. И самое ужасное — карточка была своя, музейная, с логотипом, значит, и предателем был кто-то из своих. Но кто? Лунц схватил еще один карандаш и тоже измолол его в труху. Он мысленно перебирал всех сотрудников, коллег и визитеров. Всё ведь было так хорошо, всё шло просто отлично. Кто же прислал эту мерзкую открытку? «Всё исправить…» То есть они всё-таки хотят получить свое, опять начнут тянуть деньги и опять будут его шантажировать. Но кто это?! Кто?! И тут господин Лунц вспомнил. Да-да, всё шло просто прекрасно, но потом к нему вдруг заявилась та девица-реставратор, и на руке у нее было кольцо. Кольцо из тайника Шклярского! Которое господин Лунц лично отнес господину Львовичу и взял с него клятвенное обещание, что тот не станет его продавать по крайней мере в течение полугода. Сразу после визита назойливой девицы, которая и сама толком не знала, зачем приходила, — и это уже было весьма подозрительным, — директор музея, разумеется, позвонил старому перекупщику, но тот клялся и божился, что колечко «целехонько и вот оно, тут у меня в шкатулочке в полной сохранности, как мы и договаривались».
Лунц схватил новый карандаш. Разумеется, нельзя было исключать и тот вариант, что старик уже начал впадать в маразм и вообще не помнил, о каком именно кольце шла речь, но Лунц по-прежнему доверял Львовичу и не думал, что тот стал бы так откровенно его обманывать. Значит, было еще одно кольцо?! На кольце имелась монограмма, оно могло принадлежать какому-нибудь старинному роду, а значит, их наверняка было несколько. Одно из них Шклярский припрятал, а другое отдал этой девице. Как ее звали? Агата! Точно! Отдал за услуги? Она могла следить за Лунцем и поставлять Шклярскому сведения. Директор музея похолодел. Это точно она. Она постоянно болталась в музее и как раз заканчивала реставрацию той самой картины, когда Луговская начала делать копию. Ну конечно! Эта пронырливая дрянь всё время что-то вынюхивала.
Господин Лунц с размаху хлопнул ладонью по столу. Мысли скакали, как шарики от пинг-понга, и ему было всё равно, что в его рассуждениях не так много логики. Ему было плевать на любой здравый смысл, сейчас им руководил только страх.
В кабинет неслышно вошла Артемида. Никак не показав своего удивления, она ловко отобрала у побагровевшего Лунца машинку, смела со стола в корзинку гору опилок, забрала кофейную чашку и так же тихо пошла к двери.
— Простите, Артемида, — тихо пробормотал Лунц, — я тут намусорил… Что-то слишком увлекся.
Артемида выскользнула за дверь, села на свой стул и спрятала лицо в ладонях.
— Он всё понял, — почти неслышно сказала она сама себе. — Он догадался и теперь так страшно переживает. Конечно, ему придется бросить жену, и это будет непросто. Но он всё понял! И он переживает! Значит, ему не всё равно, значит, он всё-таки неравнодушен ко мне. Бедный, он мучается. Какой же он всё-таки ранимый. Милый, любимый, нежный…
— Я убью эту сволочь, — повторял в это время директор музея изящных искусств, сжав кулаки и глядя перед собой в одну точку. — Я найду и придушу эту гниду!