Две твердыни
Шрифт:
К Пину постепенно возвращались силы. Он согрелся, только встречный ветер приятно холодил лицо. Гэндальф был рядом. Страх перед шаром и черными тенями, закрывавшими луну, таял. Хоббит глубоко вздохнул.
— Я не знал, что ты ездишь без седла, Гэндальф, — сказал он. — И уздечки у тебя тоже нет.
— Обычно я так по-эльфийски не езжу, — ответил маг. — Но Серосвет не потерпел бы удил. У него нет хозяина, он несет только того, кого хочет нести, и сам следит, чтобы ты удержался у него на хребте.
— Он очень быстро скачет, — сказал Пин. — Это я по ветру чувствую; и очень легко. На нем совсем не трясет.
— Он мчит сейчас так, что самый быстрый конь с трудом догнал бы его, — ответил Гэндальф. — Но для Серосвета это пустяк. Здесь немного поднимается почва, и земля неровная.
Пин замолчал и задумался. Он слышал, как Гэндальф что-то тихо бормочет или напевает, будто стихи на разных языках. Земля убегала под копытами Серосвета. Потом Гэндальф запел громче, и хоббит в свисте ветра услышал и понял отдельные слова, даже разобрал несколько строк подряд:
У высоких Владык высоки Корабли — Трижды три! Что они из погибшей страны привезли Через Море Разлук? Семь звезд, Семь Камней, И Белое Древо.— О чем ты поешь, Гэндальф? — спросил хоббит.
— Перебираю в мыслях Песни о Давних Делах, — ответил маг. — Хоббиты, наверное, их забыли, даже если когда-то знали.
— Не все забыли, — сказал Пин. — У нас есть такие песни, но тебе они, наверное, неинтересны. Хотя эту я ни разу не слышал. О чем она? Что за семь звезд и семь камней?
— Песня рассказывает о палантирах великих Королей, — объяснил Гэндальф.
— Палантиры? Что это такое?
— Это слово означает «Тот, кто далеко видит». Один из палантиров — шар Ортханка.
— А он не… — Пин запнулся. — Он не творенье вражьих рук?
— Нет, — ответил Гэндальф. — И Саруман тут ни при чем. Ни ему, ни даже Саурону не хватило бы ни сил, ни знаний, ни власти, чтобы сотворить их. Палантиры привезены с Заокраинного Запада, из далекого Эльдамара. Их сработали нольдоры, может быть, сам Феанор, и было это давно, когда еще никто не считал лет. Но нет под солнцем ничего, что бы Саурон не мог использовать для себя, во зло всему. Несчастный Саруман! Я теперь понимаю, что его погубило. Получить в руки орудие высшей мудрости, недоступное малому уму, всегда опасно. Безумец! Он хотел удержать Кристалл в тайне, пользоваться им только для себя. Никогда никому из членов Совета о нем не заикнулся. Мы как-то не подумали, что хоть один гондорский Палантир мог уцелеть во всех этих войнах. О них почти забыли. Среди эльфов и людей про них слышали только родичи Арагорна, дунаданы, да и то из песен.
— А для чего людям в Давние Дни нужны были эти Палантиры? — спросил Пин, удивляясь, что получает ответы, и думая о том, как долго у Гэндальфа будет такое настроение.
— С их помощью они видели, что делается на огромном расстоянии, — и могли обмениваться мыслями. Благодаря этому удавалось так долго сохранять единство и безопасность Королевства Гондор. Гондорцы разместили по одному такому Кристаллу в крепостях Минас Анор, Минас Итиль и Ортханк в Исенгарде. Самый главный гондорский Палантир, которому подчинялись остальные, находился под Звездным Куполом в Осгилиате, пока город не был разрушен. Остальные три палантира были в северных землях. О них забыли, даже песен не сохранилось. В Доме Элронда существует предание, что один из них хранился в Ануминасе, другой — в Ветрогорной Башне Амон Сул, а третий — в Столбовом Нагорье, в Башне, обращенной к Мифлорскому Плато и Лунному заливу, где строились серые корабли.
Каждый Палантир мог вступать в связь с любым из остальных, но одним, а Кристаллу из Осгилиата отвечали все гондорские. Теперь оказывается, что палантир в Ортханке был цел до сих пор, ибо Черная скала выдержала все бури. Но он один, без связи с другими, мало на что годился — показывал только мелкие изображения дальних и давних событий. Безусловно, Саруман им пользовался, но ему этого казалось мало. При помощи шара он проникал все дальше, пока не направил взгляд в Барад-Дур, и тут сразу попался! Никто ведь не знает, куда девались остальные
Можно без труда теперь представить, как, заблудившись, Саруман попал в западню. Один раз глянув не туда, куда следует, он уже не мог вырваться, и им распоряжались издали, сначала убеждением, а потом, если оно не помогало, устрашением. Сокол попал в когти стервятника, паук запутался в стальной сетке. Интересно, как долго приходилось ему передавать сведения и получать приказы? Сколько времени шар Ортханка был так тесно связан с Барад-Дуром, что теперь любой, кто в него посмотрит, немедленно переносится мыслью и взглядом в Черную Крепость, если не обладает несокрушимой волей? Как притягивает этот Кристалл! Ты почувствовал его силу. Меня он тоже искушал, я хотел попробовать свою волю, проверить, не удастся ли мне вырвать его из-под власти Врага и направить туда, куда захочу, например, увидеть за волнами морей и времен прекрасный Тирион, познать неизведанную мудрость Феанора и посмотреть, как искусен он в делах рук своих, увидеть мир в те дни, когда цвели Белое и Золотое Деревья!.. Гэндальф вздохнул и замолчал.
— Жаль, что я тогда ничего этого не знал! — сказал Пин. — Я не понимал, что делаю.
— Ничего подобного, ты многое понимал, — возразил Гэндальф. — Ты знал, что поступаешь плохо и глупо. Ты даже сам себе говорил, но и себя не захотел послушать. А я тебе ничего не рассказал потому, что только сейчас, пока мы едем, понял, наконец, всю эту историю. Если бы я тебя просто предостерег, то не спас бы от искушения и не отвел бы твою руку. Наоборот! Ты должен был обжечься, чтобы запомнить, что это больно.
— Ты прав! — признался Пин. — Теперь, если передо мной положат все семь Кристаллов, я закрою глаза и спрячу руки в карманы.
— Прекрасно! — воскликнул Гэндальф. — Я ждал этого признания.
— Но я хотел бы узнать… — начал Пин.
— Сжалься! — взмолился Гэндальф. — Если, чтобы отучить тебя от привычки везде совать свой нос, мне надо отвечать на все твои вопросы, то придется забросить остальные дела до конца жизни. Ну, что еще ты хочешь знать?
— Названия всех звезд и всех живущих на земле существ, всю историю Средиземья, а также историю Заокраинных стран и Моря Разлук, — со смехом перечислил Пин. — Ну, конечно, не меньше! Но я еще не спешу, и все сразу у тебя сегодня спрашивать не буду. Сейчас меня больше всего интересует Черная Тень. Я слышал, как ты кричал: «Посланец Мордора!». Кто это был? Зачем он летел в Исенгард?
— Это был крылатый Черный Всадник, Назгул, — ответил Гэндальф. — Он мог забрать тебя в Черный Замок.
— Но разве его за мной послали? — дрожащим голосом спросил Пин. — Он ведь не знал, что именно я трогал…
— Не знал, — сказал маг. — От Барад-Дура до Ортханка двести гонов птичьего полета, а может, больше. Даже Назгулу на это надо несколько часов. Но с того дня, когда Саруман отправил орков на войну, он, наверное, не раз заглядывал в шар, и на той стороне прочитано немало его тайных мыслей, больше, чем он хотел бы открыть. Назгул должен выяснить, что делает Саруман. После событий последнего вечера должен прибыть еще один посланец, причем очень скоро. Пленника, которого он обещал доставить, нет. Шара нет, и он теперь не может ни увидеть, что делается вдали, ни ответить на вызов Властелина. Саурон заподозрит, что Саруман оставил пленника себе и намеренно уклоняется от встречи, не трогает шар. Это не облегчит ему разговора с посланцем. Пусть Исенгард лежит в развалинах, он-то сам цел и невредим сидит в Башне Ортханк. Хочет он того или не хочет, в глазах Саурона он сейчас — мятежник. Если бы он принял наше предложение, мог бы избежать хоть этого. Как он выберется из всех передряг, понятия не имею. Думаю, что пока сидит в Ортханке, сил у него хватит, чтобы противостоять Девяти Всадникам. Может быть, ему удастся отбиться. Может быть, он сумеет пленить Назгула или хотя бы убить крылатого коня. Ну, тогда пусть рохирримы дрожат за свои табуны!