Две твердыни
Шрифт:
Наступило тяжелое молчание.
Его неожиданно прервал гном Гимли.
— Слова этого чародея надо понимать наоборот, — сказал он, сжимая топорище. — На языке Ортханка «помощь» означает «гибель», а спасти значит убить, это ясно. Но мы пришли не за подаянием.
— Спокойно, — произнес Саруман, и на мгновение голос его потерял ласковость, а в глазах сверкнули искры. — Я еще не к тебе обращаюсь, Гимли сын Глоина. Твоя страна далеко отсюда, и тебя мало касаются дела этой земли. Однако я знаю, что не по своей воле ты оказался втянутым в эти дела, и я не буду осуждать тебя за сыгранную в них роль; кстати, не сомневаюсь, что ты действовал мужественно. Сейчас, прошу тебя, не мешай мне говорить с Королем Рубежного Края, моим ближайшим соседом и до недавнего времени другом. Что же ты мне скажешь, Король Феоден? Хочешь ли ты мира между нами и всяческой поддержки, которую тебе может оказать моя мудрость
Феоден по-прежнему не отвечал. Трудно было догадаться, что происходит в его душе, — борется он с гневом или с сомнениями? Вместо него откликнулся Эомер.
— Послушай меня, о Король, — сказал он. — Вот та самая опасность, о которой нас предупреждали. Неужели мы боролись и победили ради того, чтобы сейчас нам морочил головы старый лжец, смазавший ядовитый язык медом? Так бы говорил с собаками попавший в капкан волк, если бы умел. Какую помощь он может тебе предложить? Ему сейчас надо спасать свою шкуру. Неужели ты согласишься вести переговоры с мошенником и убийцей? Вспомни Феодреда, погибшего у Брода через Исену, и могилу Гамы в Теснине Хельма!
— Раз зашла речь о ядовитых языках, то что сказать про твой, змееныш? — сказал Саруман, и в его глазах еще ярче сверкнули злые искры. — Но не будем поддаваться гневу, — снова смягчил он голос. — Каждый играет свою роль, Эомер сын Эомунда. Тебе пристало носить оружие и применять его, и в этом деле ты заслуживаешь наивысших похвал. Убивай тех, кого твой господин считает врагами, и будь доволен. Не вмешивайся в политику, в которой ничего не понимаешь. Может быть, если ты сам станешь когда-нибудь Королем, ты поймешь, что Правитель должен быть особенно осторожным в выборе друзей. Не пристало вам легкомысленно отталкивать дружбу Сарумана и могущество Ортханка, даже если между нами и были в прошлом обиды, справедливые или выдуманные. Вы выиграли бой, но не войну, да и то с помощью союзников, на которых больше не сможете рассчитывать. Кто знает, не подступит ли Тень Леса к вашему порогу в ближайшем будущем? Лес капризен и неразумен и людей вообще не любит.
Неужели ты назовешь меня убийцей, Король Рубежного Края, только за то, что в честном бою погибли твои мужественные воины? Раз ты начал войну, — напрасно, ибо я не хотел ее, — должны быть жертвы. Если ты при этом считаешь меня убийцей, то я отвечу, что та же печать лежит на всем роду Эорла. Разве этот род не вел войны, много войн, разве он не завоевывал тех, кто не хотел ему подчиниться? И разве не заключал мир с сильными противниками и не имел от этого выгоду? Еще раз спрашиваю тебя, Король Феоден: хочешь ли мира и моей дружбы? Это зависит только от тебя.
— Хочу мира, — сказал, наконец, сдавленным голосом Феоден, будто с усилием. Несколько всадников радостно вскрикнули. Но Король поднял руку, требуя тишины, и уже в полный голос продолжал: — Хочу мира, и будет у нас мир, когда мы разгромим тебя и сорвем замыслы твои и твоего мрачного хозяина, в руки которого ты хочешь нас выдать. Ты лжец, Саруман, ты отравитель сердец. Ты протягиваешь мне руку, но я вижу лишь злой и холодный коготь Мордорской лапы! Да будь ты в десять раз мудрее, и то не было бы у тебя права управлять мной и моим народом ради своей выгоды, как ты собираешься. Не была справедливой война, начатая тобой против меня; даже если бы ты захотел оправдать ее, как ты объяснишь пожары, в которых сгорели жилища жителей Западной Лощины, как оправдаешься за смерть убитых там детей? Твои палачи рубили уже мертвое тело Гамы у ворот Рогатой Башни. Будет у нас мир с тобой и с Ортханком, когда ты повиснешь на веревке в окне своей Башни на поживу собственным стервятникам! Вот тебе мой ответ от имени рода Эорла. Я лишь скромный потомок великих Королей, но я не буду лизать твою руку. Ищи себе слуг в другом месте. Боюсь, однако, что твой голос потерял чародейскую силу.
Всадники смотрели на Феодена, будто пробудившись от сна. После музыки слов Сарумана его голос заскрипел в их ушах, как карканье старого ворона. Но Саруман от ярости потерял самообладание. Он резко перегнулся через решетку, будто хотел ударить Короля Жезлом. Некоторым из присутствующих показалось, что они видят змею, готовую ужалить.
— Стервятники и веревка, говоришь? — зашипел Саруман так, что все вздрогнули, настолько неожиданной и страшной была в нем перемена. — Старик, впавший в детство! Что такое двор Эорла? Дымная лачуга, где бандиты и всякий сброд напиваются, как скоты, а их пащенки возятся на полу с псами! Это тебя веревка заждалась! Но петля уже затягивается; ее долго готовили,
А ты, Гэндальф! Обидно мне за тебя, больно за твое унижение. Как ты терпишь этот сброд? Ты ведь горд, Гэндальф, и тебе есть чем гордиться, ибо замыслы твои благородны, взгляд проникает глубоко, и ты дальновиден. Хочешь услышать мой совет?
Гэндальф вздрогнул и поднял глаза.
— Хочешь что-нибудь добавить к нашему последнему разговору? — спросил он. — Или взять назад часть сказанного тогда?
Саруман молчал.
— Взять назад? — повторил он, будто раздумывая в удивлении. — Взять назад… Я пытался дать тебе совет ради твоего же блага, а ты меня не выслушал до конца. Гордый ты, не любишь чужих советов, да и правда, ума тебе не занимать. Но мне кажется, что ты делаешь ошибку, упорно извращая мои намерения. Увы! Я так старался тебя переубедить, что не совладал с собой, потерял терпение. Мне искренне жаль. Я не желаю тебе зла, даже сейчас, хотя ты водишься со сбродом забияк и невеж. И разве я мог бы иначе? Разве мы оба не принадлежим к одному старинному и почетному братству, к кругу достойнейших и мудрейших во всем Средиземье? Нам обоим выгодна наша дружба. Вместе мы сможем много сделать и залечить раны мира. Мы с тобой друг друга поймем, а мнения этой черни даже спрашивать не будем. Пусть ждут приказания. Во имя общего блага я готов зачеркнуть старые счеты и принять тебя в своем доме. Войди в Ортханк, Гэндальф.
И столько силы было в его голосе, что никто не мог слушать без волнения. Но странно действовали сейчас его чары. Всем показалось, что они — свидетели ласковых упреков, какими добрый Король журит своего любимого, но совершившего ошибку придворного. Не к ним были обращены слова, не для них подбирались доводы, и они не слушали, а подслушивали, как невоспитанные дети или любопытные слуги, стоящие под дверями и выхватывающие из разговора господ отдельные слова, пытаясь угадать, как они повлияют на их маленькие судьбы. Два чародея, конечно, были вылеплены из более тонкой глины, они были благородны и мудры. Неудивительно, если они станут союзниками. Гэндальф сейчас войдет в Башню, чтобы в верхних залах Ортханка держать совет с Саруманом о высоких делах, недоступных разуму простых людей. Двери перед ними захлопнутся, и будут они ждать приказа или наказания. Даже у Феодена промелькнула тень сомнения: «Если Гэндальф изменит нам и войдет, мы погибнем».
Но Гэндальф вдруг расхохотался. Чары развеялись как дым.
— Ах, Саруман, Саруман! — говорил маг, смеясь. — Ты ошибся в выборе судьбы. Тебе бы надо стать королевским шутом, заработал бы на хлеб и, может, даже был бы в почете, передразнивая королевских советников. Говоришь, — продолжал он, становясь опять серьезным, — что мы с тобой наверняка поймем друг друга? Боюсь, что тебе меня никогда не понять. А вот я тебя сейчас насквозь вижу. И осведомлен о твоих делах больше, чем ты думаешь. Когда я был здесь в последний раз, ты был тюремщиком, выполнявшим волю Мордора, и собирался меня туда отправить. Нет уж! Гость, однажды бежавший из твоей Башни через крышу, хорошо подумает, прежде чем еще раз войти в нее через дверь. Я не пойду к тебе в Башню. Но последний раз предлагаю: выйди к нам! Исенгард, как видишь, не так крепок, как ты себе внушил. Так же могут подвести и другие силы, в которые ты еще веришь. Может, пришло время распрощаться с ними? Обратиться к чему-нибудь новому? Хорошо подумай, Саруман! Сойдешь к нам?
По лицу Сарумана пробежала тень, потом он страшно побледнел. И прежде, чем он снова сумел найти подходящую маску, все поняли, что чародей не смеет оставаться в Башне, но и боится выйти из последнего убежища. Минуту он колебался, все затаили дыхание. Когда же он, наконец, заговорил, голос его звучал резко и холодно. Гордость и ненависть взяли верх.
— Сойти к вам? — повторил он язвительно. — Разве безоружный может выйти за порог на переговоры с бандитами? Отсюда достаточно хорошо все слышно. Я не глупец. Я не верю тебе, Гэндальф. Дикие лесные твари не стоят у меня на пороге, это правда, но я догадываюсь, где ты их спрятал.