Две твердыни
Шрифт:
Фарамир вздохнул и смолк надолго.
— В твоем рассказе почти ничего не было про эльфов, — вдруг набрался храбрости Сэм. Он заметил, что Фарамир всегда упоминает об эльфах с уважением, и это его покорило и успокоило его подозрительность лучше, чем все остальные слова, еда и вино.
Конечно, не было, — сказал Фарамир, — ибо я не углублялся в изучение истории эльфов и мало знаю о них. Но здесь ты коснулся еще одной причины перемен, которые произошли в нас, когда из Нуменора мы попали в Средиземье. Поскольку Мифрандир был вашим спутником и вы по дороге встречались и разговаривали с Элрондом, вы должны знать, что предки нуменорцев, атани, в незапамятные времена воевали на стороне эльфов и за это получили в награду Королевство среди Моря, откуда был виден
Среди нас еще попадаются люди, которых к эльфам тянет; иногда они тайно уходят в Лориэн, но мало кто возвращается. Я к таким смельчакам не принадлежу. Думаю, что для смертных в наше время стало опасно по собственной воле искать знакомства с самым древним племенем. Но вам, говорившим с Белой Владычицей, я завидую.
— Владычица Лотлориэна! Галадриэль! — воскликнул Сэм. — Ах, если бы ты ее видел! Я, простите меня на слове, простой хоббит, всего лишь садовник, в поэзии ничего не смыслю, писать стихи не умею, разве что какую-нибудь шуточку могу сложить в рифму, да и то редко, а настоящая песня у меня не получится… Я не смогу выразить все, что хочу. Это надо петь. Если бы тут был Бродяжник, я хотел сказать, Арагорн, или старый господин Бильбо, они бы сумели! А что я? Она такая красивая, таинственная! Иногда как огромное цветущее дерево, а то как маленький белый нарцисс, тонкая и стройная, твердая, как алмаз, и нежная, как лунный свет. Она теплая, как солнечный луч, и холодная, как мороз под звездами, гордая и далекая, как снежная вершина, и веселая, как деревенская девчонка, которая весной вплетает маргаритки в косы. Но я болтаю чепуху, а в яблочко все равно никак не попаду, не сумею я про нее рассказать!
— Наверное, она в самом деле прекрасна, — сказал Фарамир, — но красота ее опасна.
— Я не могу сказать, чтобы она была опасна, — ответил Сэм. — Думаю, что свою беду люди приносят с собой и потом находят в Лотлориэне то, что сами туда принесли. Можно, конечно, видеть в ней опасность, потому что в ней большая сила. Можно об эту силу разбиться, как лодка о скалу, можно в ней утонуть, как хоббит в реке, но разве виновата скала или река? А Боро… — Сэм вдруг резко остановился и густо покраснел.
— Что?! А Боромир?.. Что ты хотел сказать? — подхватил Фарамир. — Боромир принес в Лориэн свою беду?
— Да, простите меня великодушно, принес, хотя брат твоей милости был очень благородный человек, если мне разрешат о нем судить. Но ты с самого начала про все правильно догадался. Я к нему приглядывался и внимательно прислушивался всю дорогу от самого Райвендела. Это не значит, конечно, что я желал ему зла, — Боромир был замечательный воин, но я ведь должен был охранять моего хозяина. И я думаю, что именно в Лориэне Боромир сам понял то, о чем я раньше его догадался, то есть понял, чего хочет. А хотел он получить Вражье Кольцо, он с самого начала его захотел, как только увидел…
— Сэм! — в ужасе закричал Фродо. Он о чем-то задумался и вдруг вернулся к действительности, но — увы! — было уже поздно.
— Ой, спасите! — вскрикнул Сэм, бледнея и тут же заливаясь краской. — Опять я сморозил глупость. Правильно говорил мой Старик: «Когда открываешь рот, лучше сразу его чем-нибудь заткни, хоть собственной пяткой»! Дурак я, дурак! Ой, что же делать? Капитан, не гневайся! — обратился он к Фарамиру, собрав всю свою смелость. — Это я виноват, прости моему хозяину глупость его слуги! С тобой так приятно было беседовать, что я про все забыл и заболтался про эльфов и все такое. Но у хоббитов есть поговорка, что «красиво говорить — не штука, надо красиво поступать», — так вот тебе случай показать себя!..
— Придется, — медленно и очень спокойно ответил Фарамир и странно улыбнулся. —
Он встал, выпрямился во весь свой огромный рост, и серые глаза его засверкали. Фродо и Сэм вскочили с табуретов, отпрыгнули к стене, прижались к ней спинами. Их руки потянулись к мечам. Стало очень тихо. Сидящие в пещере воины, заметив, что в нише что-то происходит, насторожились и удивленно смотрели на хоббитов. Но Фарамир выдержал паузу и, тихо засмеявшись, снова опустился в кресло. Потом лицо его стало серьезным и печальным.
— Бедный Боромир! Слишком трудным оказалось для него испытание, — промолвил он. — Еще тяжелее стало из-за вас бремя моей печали, непонятные странники из дальних земель с гибельной ношей! Но, по-видимому, я лучше разобрался в хоббитах, чем хоббиты в людях. Мы, гондорцы, не приучены лгать. Мы не хвастуны, но если даем обещание, то скорее погибнем, чем нарушим слово. Я уже сказал: «Не нагнусь за ним, если увижу на дороге». Так что даже пожелай я завладеть этой вещью, слово было сказано, я его не нарушу, хотя и не знал, что обещаю. В этом предмете для меня нет искушения. Может быть, потому, что я многое знаю и вижу опасность, которой человек должен избегать. Сядьте. Успокойтесь. Утешься, Сэм. Ты выдал тайну невольно, видно, судьба так хотела. Сердце у тебя мудрое и верное, оно видит лучше, чем твои глаза. Потому что, как вам это ни покажется странным, сейчас вы в полной безопасности. Кто знает, Сэм Гэмджи, может быть, открыв мне все, ты помог своему любимому хозяину. Теперь я постараюсь, чтобы наша встреча обернулась ему на пользу, так что можешь даже радоваться. Но никогда больше — слышишь? Никогда! — не произноси вслух название этой вещи. Пусть это будет в первый и последний раз.
Хоббиты вернулись на свои места и сели тихо-тихо. Солдаты снова занялись вином и беседой, решив, что их Капитан пошутил с гостями и шутка кончилась.
— Наконец-то мы сможем хорошо понять друг друга, мой Фродо! — продолжал Фарамир. — Если ты владеешь этим предметом по просьбе других, не желая его для себя, ты заслуживаешь моего уважения и сочувствия. Удивляет меня то, что ты его прячешь и не пытаешься применить. Вы для меня — существа из чуждого и далекого племени. Неужели все ваши соплеменники на вас похожи? Тогда это должна быть страна покоя и мира, где садовники в большом почете.
— Не все у нас совершенно, — ответил Фродо, — но садовников мы действительно уважаем.
— И наверное, даже там, в своих мирных садах, вы устаете, как любое существо под солнцем. Что же говорить сейчас, когда ты так далеко от дома и так долго в пути. Попробуй уснуть спокойно, если сможешь. Не бойся, я не хочу ни смотреть на эту вещь, ни прикасаться к ней, и знать о ней не хочу больше, чем уже знаю (и этого достаточно, увы!). Не желаю подвергаться искушению, чтобы в новом испытании не оказаться менее достойным, чем Фродо сын Дрого. Отдохни, только скажи еще, если можешь, куда ты собираешься идти дальше, ибо я буду бодрствовать и думать. Утром каждый из нас пойдет своей дорогой.
После пережитого потрясения и страха Фродо весь дрожал. Теперь на него навалилась огромная усталость и туман застилал глаза. У него больше не было сил сопротивляться и притворяться.
— Я искал дорогу в Мордор, — произнес он еле слышно. — Шел на плато Горгорот. Мне надо найти Огненную Гору и бросить эту вещь в Роковые Расселины. Так сказал Гэндальф. Но я, наверное, никогда не дойду до цели.
Фарамир с минуту смотрел на него, будто в первый раз, внимательно и удивленно. Заметив, что хоббит пошатывается и еле стоит на ногах, воин ласково взял его на руки, отнес на ложе, уложил и тепло укутал. Фродо тут же провалился в глубокий сон.