Две воительницы

Троиси Личия

Все части картины наконец встали каждая на свое место. Дохор! Дохор желал иметь эти документы, в которых было написано что-то о его скрепленном кровью договоре с Иешолем. Проклятие, которое было наложено на эти листы, должно было поразить Дохора. Он, чтобы освободиться от проклятия, попросил помощи у Верховного Стража Гильдии, и тот решил убить двух зайцев одним выстрелом. Проклятие было перенесено на Дубэ, и Иешоль в награду получил возможность держать у себя на привязи ту, кого считал заблудшей овцой Гильдии.

Дубэ сидела неподвижно, широко открыв глаза.

— Дохор…

Она

почувствовала приступ бешеного гнева. Ее два раза использовали. Ее собственный король принес ее в жертву ради своей сумасшедшей жажды власти. Ее осудили на ужасную смерть и на такую же невыносимую жизнь вместо кого-то другого, и это — ради одной политики. Теперь она ненавидела не только Гильдию. У ее врага были лицо и имя, и это был враг всего Всплывшего Мира — Дохор.

Ее ладони легли на край стола и сдавили его так, что побелели, а ее руки задрожали от напряжения.

— Предатель, проклятый лгун!

Она вскочила на ноги, опрокинув при этом стул.

— Спокойно! — Она почувствовала на плече руку Лонерина, но сбросила ее.

— Проклятый!

— Тебе нет никакого смысла драться с моей мебелью, — бесстрастно произнес Сеннар.

Дубэ ответила ему гневным взглядом: в этот момент она могла бы драться с кем угодно. Но она увидела во взгляде Сеннара холодную решимость и сочувствие, которого совершенно не ожидала. Она сжала кулаки, закрыла глаза, заставила успокоиться свое бешено колотившееся сердце и легкие, которым не хватало воздуха, и села на место. Взгляд у нее был остекленевший и свирепый.

— Скажите мне, как это можно разорвать.

На лице Сеннара мелькнула улыбка.

— Если ты вполне уверена, что это сделал Дохор, то он обязательно хранит где-нибудь клочок бумаги этих знаменитых документов, о которых ты рассказала. Это — мост между ним и тобой. Если ты полностью уничтожишь этот клочок, проклятие сразу перейдет на него. В этом — основа той магии, с помощью которой он отвел проклятие от себя. Первый шаг — найти эти документы и уничтожить их с помощью особого магического обряда. А потом ты должна убить того, против кого было направлено проклятие.

Дубэ приняла его слова спокойно — не возмутилась, не задрожала, как с ней бывало всегда, когда ей приказывали совершить убийство. В этот раз она сама хотела пролить ту кровь, которая должна пролиться, и, вероятно, могла бы сделать это в любом случае — с обрядом, освобождающим ее от зверя, или без него.

— Я воровка и убийца, это будет нетрудно.

Сеннар ничего не ответил ей, только взглянул на нее.

— Я только сказал тебе, что делать. Как делать и делать ли — решай сама.

Дубэ кивнула.

Сеннар закрыл глаза.

— Я больше не гожусь для таких долгих разговоров. — Он повернулся к Лонерину: — Ты мог бы приготовить нам обед, а потом мы все отдохнули бы от этой утомительной беседы. Шкаф с продуктами — вон за той дверью.

Дубэ увидела, что Лонерин, перед тем как уйти, бросил на нее быстрый взгляд, но не повернулась в его сторону и не ответила. Она хорошо представляла, что он думал о ней, но ее обещание больше не убивать теперь не имело значения. Имело значение только желание отомстить,

которым, она чувствовала, наполнялась как воздухом ее грудь.

Она продолжала сидеть на своем месте напротив Сеннара, сжимая руками стол и опустив глаза.

— Тебе бы не надо так легко уступать жажде мести.

Дубэ подняла взгляд и посмотрела в глаза старому магу.

— Ведь вы тоже желали отомстить.

— Да, и больше того. Если ты знаешь обо мне так же много, как мой друг, тебе известно, что я отомстил по крайней мере один раз в своей жизни.

Дубэ отвела взгляд.

— И потом, что это меняет? В любом случае я должна его убить, а если я сделаю это с удовольствием, тем лучше.

— Ты говоришь, что ты наемная убийца, но у тебя и внешний вид, и глаза не такие, как у них. Ты действительно хочешь стать одной из них сейчас? Разве не этого хотел Иешоль, когда принудил тебя работать для Гильдии?

Дубэ растерялась: этого она не учла.

— Вся разница в том, что жажда мести делает человека рабом и не дает ясно мыслить. Поверь мне, это так, я это хорошо знаю. И притом она всегда оставляет тебя неудовлетворенным.

Дубэ почувствовала, что ее гнев немного утих. Она спросила себя: может быть, новое испытание, через которое, кажется, она должна пройти теперь, тоже — часть ее судьбы? Куда бы она ни пошла, она всегда возвращается к убийству, она навечно осуждена убивать.

После обеда все трое занялись каждый своим делом. Лонерин пошел в амбар отдохнуть. Дубэ предпочла прогуляться, а Сеннар вернулся в свою комнату.

Ему было странно, что в доме есть кто-то кроме него, и чувства, которые он испытал за этот день, не давали ему успокоиться. В последний раз он был здесь не один много лет назад, но Тарик в то время уже был чем-то вроде привидения — ходил по комнатам молча, полный злобы.

Но не только это мешало ему сегодня отдохнуть после обеда. Ему не давало покоя то, что они говорили друг другу, и воспоминание о том, как Дубэ упражнялась в лесу. Увидев ее тогда, он вдруг вспомнил Ниал.

Вытянувшись на своей постели, Сеннар снова думал о магических действиях, которые должен будет выполнить Лонерин. К счастью, юноша не задавал ему вопросов об обряде, который лишил его большей части магической силы. Но воспоминание о тех немногих минутах, после которых прошло уже так много лет, воскресло в его уме. Оно было мучительней, чем когда-либо раньше, и таким ярким, словно с тех пор не прошло и дня.

На столе все готово. Пузырьки стоят в ряд, травы уже дымятся в курильницах, и книга — та, запрещенная, открыта на нужной странице. Сеннар сидит во главе стола, задумчиво глядя в пространство. Делать это или не делать? Мужества у него достаточно, и силы тоже. Главное, что останавливает, — сомнение. Правильно ли он поступает? Но он дошел до отчаяния. Тарик ушел, дом заполнила огромная горестная тишина, и ему уже не хватает маленькой могилы. Он пролил все свои слезы на эту каменную плиту, и теперь ему уже больше не удается говорить с ней. Могила молчит, а ему нужен ответ.