Две женщины

Бело Адольф

– Я ничего не утверждаю! – воскликнул Казимир. – Решено: Морис это маленький святой.

– Тогда я прошу вас, – сказала Тереза, вспомнив наказ Мориса, – не делать больше на его счет предположений, подобных тем, что вы мне высказывали.

– Значит, это серьезно? – спросил Казимир.

– Очень серьезно.

– Вы придаете такую важность тем глупостям, которые я вам наговорил?

– Ах, вы называете это глупостями? Сказать жене, что муж ей неверен! – воскликнула Тереза с простодушным негодованием.

– Этот маленький спектакль можно было бы разыгрывать каждый день, – заметил Казимир. – Как вы молоды, кузина! – продолжал он,

глядя на нее с состраданием. – Если бы все замужние женщины становились несчастными из-за такой ерунды, то не было бы семьи, где по три раза на день не надо было бы кончать жизнь самоубийством! По счастью, у них много здравого смысла и они ничего стараются не замечать. Ведь существуют еще правила приличий и они знают, как держать себя, чтобы не сделаться смешными в глазах света. Я счел своим долгом дать вам в качестве родственника кое-какие маленькие сведения; я даже надеялся, что вы будете мне признательны и… Морис тоже.

– Он вам так мало признателен, что просил вам оказать… – начала Тереза.

– Значит, вы ему сказали, что это я ввел вас в курс дела? – прервал ее Казимир.

– Могла ли я поступить иначе? Он меня спросил, а у меня нет секретов от мужа.

Заметно раздосадованный Казимир закусил губы и сказал недовольным тоном:

– А! Такова-то ваша признательность за услуги? Прекрасно, кузина, я должен был этого ожидать. Но, – продолжал он, – по-моему, вы не закончили фразу. Морис, сказали вы, поручил вам передать мне…

– Он просит вас, поскольку вы не являетесь ни его другом, ни моим…

– Ну? – торопил Казимир.

– Постарайтесь приходить к нам как можно реже, – сказала она решительно, в соответствии с наставлениями мужа.

На этот раз Казимир даже не пытался скрыть свое раздражение. Он встал и возбужденно начал расхаживать перед Терезой.

– Еще одна отставка! – сказал он. – Этот милый Морис перенял манеру мадам де Брионн. – Тем, кто им не нравится, они быстренько указывают на дверь и всегда посредством посланца. У графини увольнительную мне вручил барон де Ливри, здесь – вы. Ах, – продолжал он, мало-помалу возбуждаясь, – под предлогом, что я пустой щеголь, как меня называют, со мной обращаются без церемоний! Но я докажу им, что щеголь тоже имеет зубы! Мадам де Брионн была осторожной со мной, тогда как с другими… И потому, что я не мог промолчать, со мной теперь выкидывает такую же штуку господин Морис! Из-за невинной болтовни ему захотелось от меня избавиться, лишить меня уютного уголка у моей родственницы и выставить перед ней лжецом, выдумщиком! Ах, я взбунтуюсь, наконец! Может, я и легкомыслен и болтлив, и все, что угодно, но я еще никого не оклеветал. – И, резко повернувшись к Терезе, он добавил:

– Если графиня де Брионн будет здесь, я возьму на себя труд доказать вам, что я отнюдь не клевещу.

Едва он закончил эти слова, как в дверях послышался гул голосов: вальс подошел к концу и несколько дам-попечительниц и их кавалеров, не хотевших оставаться в танцевальном зале, тоже явились искать спокойного убежища в этом салоне.

Среди них Казимир заметил мадам де Брионн, шедшую под руку с бароном.

– Судьба мне покровительствует! – воскликнул он. – Вот она!

– Кто? – спросила Тереза.

– Та, о ком мы говорили – графиня.

– Ах! – сказала Тереза и глаза ее тотчас обратились на Елену, которую ей словно указал какой-то необъяснимый инстинкт.

– Я не думал, что она решится прийти на этот бал где, она была уверена, встретится с вами –

продолжал злобно Казимир, – но поскольку она отважилась на это, я тоже осмелюсь…

– Что вы хотите сделать? – сказала Тереза, понизив голос и удерживая своего кузена.

– О, почти ничего, – ответил он, – успокойтесь. Достаточно одного слова, чтобы вы все поняли и не заблуждались больше. По лицам многих людей я вижу, что порох уже наготове… остается лишь только поднести искру, чтобы он вспыхнул.

14

Графиня Елена была в этот вечер если не более прекрасна, то по крайней мере более очаровательна, чем когда-либо. Уже совершенно поправившаяся, она еще сохраняла от своей болезни легкую бледность, придававшую ей какую-то новую прелесть, тогда как под глазами ее, хранившими томное выражение, были легкие круги. Ее талия стала много тоньше и, казалось, обрела еще большую гибкость и грацию.

Туалет, в который она нарядилась, был лишен какой бы то ни было вычурности и в то же время являлся едва ли не самым богатым здесь. Ее платье из жемчужно-серого шелка было покрыто, начиная от корсажа до самого низа, рядами белых кружев чудесной работы. В высокой прическе а ля Мария-Антуанетта сиял всего один, но превосходный алмаз самой чистой воды, который в ярком свете люстр играл тысячью лучей в темных волосах графини. Колье, состоявшее из трех рядов жемчужин огромной стоимости, свободно спадало с ее шеи на обнаженные плечи. Руки редкой по красоте формы не были украшены браслетами, и в одной из них она держала простой букет гелиотропов; его серебристые тона гармонировали с платьем, перчатками и жемчужным колье.

Надо себе представить эффект, производимый несравненной красотой Елены, еще усиленной этим чрезвычайно элегантным туалетом! Достаточно сказать, что она находилась в центре всеобщего внимания.

Спокойная и улыбающаяся, графиня шла под руку с господином де Ливри, не показывая виду, что замечает восхищение, вызванное ею у мужчин, и некоторую неприязнь и зависть, проявляемые женщинами. Было столько благородства в ее походке, столько грациозной гордости в ее осанке, такой отпечаток аристократизма носил весь ее облик, что ее можно было принять за шествующую со свитой королеву. Каждый смотрел на нее и уступал ей место.

Вдруг она вздрогнула и, сжав руку барона, спросила у него:

– Кто эта молодая женщина?

– Какая женщина? – сказал барон, который инстинктивно догадался, о ком говорит графиня.

– Вон та, что сидит возле двери, – сказала Елена. И так как барон колебался с ответом, она добавила:

– Та золотисто-огненная блондинка, которая сейчас смотрит на нас.

– Это мадам Тереза Девилль, – ответил барон насколько мог непринужденно.

– Я была уверена в этом, – прошептала мадам де Брионн. – Она красива, – добавила она после минутного осмотра. – Прекрасные глаза, правильный нос, очаровательный рот, а особенно чудесны волосы. Ах! У нашего друга Мориса превосходный вкус.

Ее голос был спокоен, когда она говорила это, но едва заметная краска, выступившая у нее на лице, нервное подергивание рук свидетельствовали об остром огорчении, которое она испытывала (и которого, без сомнения, не могла предвидеть), очутившись внезапно лицом к лицу с Терезой и вынужденно признав редкие достоинства молодой женщины.

Елена хотела закрыть глаза или отвернуться, чтобы больше не видеть ее, но не смогла: она жадно смотрела на Терезу, открывая в ней все новые совершенства.