"Две жизни" (ч. I, т.1-2)
Шрифт:
Я ничего не слышал, а только смотрел и радовался гармонии этой комнаты, даже жалкого подобия которой я никогда не видел.
На верхней площадке лестницы открылась такая же, карельской берёзы, дверь с бирюзовой ручкой, и женская фигура в белом стала спускаться к нам.
Каково же было моё изумление, когда я увидел, что лицо женщины, её руки, шея — совершенно чёрные. Она подошла прямо к И., протянула ему обе чёрные руки и заговорила по-английски.
Неожиданно увидев черную женщину не в балагане, но разговаривающую по-английски, с прекрасными манерами, с фигурой подобно статуе, с лицом красивым, без ужасных
Сейчас я даже не знаю, почему так перепугался тогда. Правда, глазами она вращала здорово, говорила горловым голосом очень быстро, но ничего отвратительного в ней не было. Она была по-своему нежна и женственна, быть может даже прекрасна.
Но мне она внушала ужас.
Я всё пятился, пропустив вперёд обоих турок, которые, очевидно, знали её раньше. Я дрожал от ужаса при мысли, что мне придётся коснуться этой агатовой руки.
О чём-то договорившись с И., чёрная женщина быстро прошла своей лёгкой и гибкой походкой в комнату. Я вытирал пот со лба и всё не мог успокоить своего колотившегося сердца. И. всмотрелся в меня внимательно, перестал смеяться и очень ласково сказал:
— Я должен был тебя предупредить, что у Флорентийца ты встретишь семью негров, спасённую им во время путешествия по Африке. А эта женщина была младенцем привезена в Россию вместе с двумя маленькими братьями и матерью. Она хорошо образованна, очень предана Флорентийцу и Ананде. Я не сообразил, что нервы твои слишком потрясены, и зря понадеялся на твои силы. Прости, возьми эту конфету, сердцебиение сейчас пройдёт.
Я долго ещё не мог успокоиться, сел на стул, и И. подал мне ещё какой-то воды. Я всеми силами стал думать о Флорентийце, чтобы только не упасть снова в обморок.
Но мне вскоре стало лучше. Я сделал над собой огромное усилие, улыбнулся и сказал, что движения женщины напомнили мне змею, а змей я боюсь до ужаса.
Молодой турок весело рассмеялся и согласился, что змеи очень противны, но в этой тонкой и высокой женщине он не видит ничего змеиного.
В эту минусу снова показалась она. И вправду, только от неожиданности можно было так перепугаться. Ничего противного в ней не было. Это была чёрная статуя стройностью и совершенством форм. Однако контраст чёрной кожи и безукоризненной белизны одежды в этой дивной светлой комнате, где моё воображение уже поселило золотоволосых ангелов, подействовал на меня удручающе.
Я мысленно всеми силами вцепился в руку Флорентийца; и ещё раз осознал, что не знаю жизни, неопытен и несдержан.
"Враг не дремлет и всегда будет стараться воспользоваться каждой минутой твоей растерянности", вспомнил я строки из письма Али.
Не успели все эти мысли мелькнуть в моей голове, как чёрная девушка уже подошла к И. и сказала, что хозяин просит И. пройти к нему в кабинет, а остальных прогуляться по саду, куда они сойдут через четверть часа.
И. прошёл в комнату хозяина, очевидно зная дорогу; нас девушка повела в сад, открыв зеркальную вращающуюся дверь, которую я принял за обыкновенное трюмо. Через эту дверь мы попали в библиотеку, с несколькими столами и глубокими креслами, а оттуда вышли через веранду в сад.
Какой чудесный цветник был разбит здесь! Так красиво
Не хотелось двигаться, не хотелось не только говорить, но даже слушать человеческую речь. Я остался у цветника, сел на скамейку под цветущим гранатовым деревом и стал думать о Флорентийце и его друге, у которого и дом и сад — всё наполнено миром и красотой. Не для себя одного, размышлял я, создал этот уголок хозяин. Сколько бурь сердечных должно утихнуть в душах людей, попадающих в эту тишину и гармонию! Словно каждый предмет здесь, каждый цветок напоён любовью. Казалось, я понял, чем должно быть земное жилище тех. кто любит человека, встречая в каждом подобие самого себя, стараясь дать каждому помощь и утешение.
Я пытался представить себе нашего хозяина, внутреннее существо которого, казалось, я постиг. И подумал, что он, должно быть, похож красотою на Флорентийца. Туг я почувствовал новый прилив сил, представив себе своего друга в белой одежде и чалме, каким он был на пиру у Али. "Увижу ли я вас, дорогой Флорентиец? О, как я люблю вас!" — говорил я мысленно, вкладывая в эти слова всё своё сердце, и ясно — совсем рядом — услыхал его голос: "Я с тобой, мой друг. Храни мир, носи его всюду и встретишь меня".
Слуховая иллюзия была так ярка, что я вскочил, чтобы броситься на любимый голос. Но каково же было моё разочарование и удивление, когда я увидел И., зовущего меня, жалкого "Лёвушку-лови ворон".
И. стоял на веранде рядом с человеком в обычном европейском лёгком костюме. Контраст между мечтой и действительностью был таким разительным, что я не мог удержаться от смеха. Все неожиданности — и чёрная змеевидная женщина вместо ангелов, и обычный человек вместо Флорентийца — всё вместе вызвало во мне смех над собственной детскостью.
Совершенно не сознавая неприличия своего поведения, я встал и пошёл, смеясь, на зов И.
— Что тебя веселит, Лёвушка? — спросил И., нахмурясь.
— Только собственная глупость, Лоллион, — ответил я. — Я, должно быть, никогда не выйду из детства и не сумею воспитать в себе тех достоинств, живой пример которых вижу перед собой. Смешно, что я попадаюсь на иллюзиях, которые мне подстраивают мои глаза и уши. Это всё противная, тяжёлая и жаркая дервишская шапка испортила мой слух.
— Нет, друг, — сказал хозяин дома. — Если твои иллюзии рождают весёлый добрый смех, — ты можешь быть спокоен, что достигнешь многого. Только злые люди не знают смеха и стремятся победить упорством воли; и они не побеждают. Побеждают те, что идут любя.
Я остановился, как вкопанный. Мысли вихрем завертелись в мозгу. Что общего между нашим хозяином и Флорентийцем? Почему сердце моё сразу наполнилось блаженством? Я видел человека среднего роста, с темно-каштановыми, вьющимися волосами, на которых сидела небольшая шапочка вроде тюбетейки. Его прекрасные синие глаза смотрели мягко, любяще, однако излучали огромную силу.
Вот это выражение силы, энергии, внутренней мощи и поразило меня, вызвав в памяти образ Флорентийца и пылающую мощь глаз Али.