"Две жизни" (ч. I, т.1-2)
Шрифт:
Капитан писал, что не может сегодня обедать с нами, как сговорился вчера. В его делах возникли некоторые осложнения, почему он и просит отложить нашу восточную идиллию и разрешить ему заехать к нам завтра часов в десять вечера.
Мы вернулись с князем в дом, и я передал И. содержание письма. Строганов приглашал нас к себе, но И. сказал, что воспользуется свободным временем и напишет несколько писем, а мне даст отдохнуть от чрезмерной суеты.
Мы простились со Строгановыми, и И. предложил Жанне провести с нами вечер. Но старик категорически заявил, что Жанна пойдёт обедать к ним,
— Вот это прекрасно, — сказал И. — Может быть, и вы пожалуете к нам? — обратился он к князю.
Тот вспыхнул, растерялся, как мальчик, и с радостью ответил согласием.
Мы вышли с И. Он повёл меня новой дорогой, но видя моё лови-воронное состояние, смеясь взял меня под руку.
— Итак, — сказал он, — новая жизнь Жанны и князя уже началась.
— Что она началась для Жанны — это я вижу, — ответил я. — Но вот началась ли она для князя — по-моему, большой вопрос.
— А для меня новая жизнь князя гораздо яснее обозначилась, — улыбнулся И., - чем жизнь Жанны.
— Быть может, это и так, — возразил я. — Но если чья-либо жизнь действительно преобразится, — так это жизнь Анны.
И. остановился так внезапно, что на меня сзади налетели две элегантные дамы и далеко не элегантно сбили зонтиком мою панаму, не подумав даже извиниться.
Я разозлился и крикнул им вдогонку:
— Это совсем по-турецки.
Должно быть, я был смешон в своём раздражении, потому что проходивший мимо турок засмеялся, а я ещё больше озлился.
И. снова ласково взял меня под руку.
— Ну и задал ты мне загадку… Ай да Лёвушка, — сказал он, смеясь, после чего мы благополучно добрели до своего отеля. Я был рад, что И. не обладал способностью стрелять речами, как горохом из ружья, по моему примеру, хотя сознавал, что именно этого я достоин сейчас больше всего.
Глава 18. ОБЕД У СТРОГАНОВЫХ
Пробежала целая неделя нашей суетливой константинопольской жизни, с ежедневными визитами к больной княгине, к Жанне, к некоторым из наших спутников по пароходу, о чём просил капитан, и я не только не успевал читать, но еле мог вырвать час-другой в день, чтобы осмотреть город.
В голове моей шла усиленная работа. Я не мог не видеть, как светлело лицо князя по мере выздоровления его жены. Когда она в первый раз заговорила, — хотя и не очень внятно, но совсем правильно, — и шевельнула правой рукой, он бросился на шею И. и не мог найти слов, чтобы высказать ему свою признательность.
В квартире Жанны тоже, казалось, царила «благодать». Дети хвостом ходили за Анной. Жанна, руководимая Строгановым и его старшей дочерью, весёлой хохотушкой и очень практичной особой, бегала по магазинам, наполняя шкафы и прилавки лентами, перьями, блестящими пряжками, образцами всевозможных шелков и рисовой соломки, из которых прелестные руки Анны сооружали не просто витрины, а дивные художественные произведения.
Сначала мне казалось, что с Анной несовместимы суета и самые элементарные мелочи жизни. Но когда я увидел, каким вкусом, красотой и благородством задышала вся комната, как лицо каждого, кто входил сюда, преображалось от мира и доброты Анны,
Малютки, одетые, очевидно, заботами Анны, отлично ухоженные ласковой няней-турчанкой, чувствовали себя возле Анны защищёнными от вспыльчивой любви матери, переходившей внезапно от ласки к окрику.
В магазине уже появилось несколько шляп, сделанных руками Жанны, и через пару дней предполагалось его открыть.
Князь ежедневно навещал Жанну, но мне казалось, что между ними всё ещё не устанавливается верный тон дружеских отношений; тогда как к Анне князь испытывал простое, самое чистое и радостное обожание, какое испытывают к существам, стоящим на недосягаемой высоте.
В его новой жизни, которую я теперь видел ясно, складывался или, вернее, выявлялся добрый, мужественный человек. Иногда я бывал удивлён той неожиданной стойкостью характера, которую он проявлял при встречах с людьми.
Со мною Анна была неизменно ласкова. Но невольно подслушанный мною разговор так выбивал меня из колеи, что я каждый раз конфузился; тысячу раз давал себе слово во всём ей признаться, а кончал тем, что стоял возле неё весь красный, с глупым видом школьника, замеченного в неблаговидной шалости.
Несколько раз, видя меня в этом состоянии, И. с удивлением смотрел на меня. И однажды, очень внимательно вглядевшись, он улыбнулся ласково и сказал:
— Вот тебе и опыт, как жить в компромиссе. Честь, если она живой ниткой вибрирует в человеке, мучит его больше всего, когда её хотят обсыпать сахарным песком и скрыть под ним маленькую каплю жёлчи. Ты страдаешь, потому что цельность твоей природы не может вынести лжи. Но неужели так трудно найти выход, если правдивое сердце этого требует?
— Я вам ничего не говорил, Лоллион, а вы опять всё узнали. Но если уж вы такой прозорливец, то должны были понять, что я действительно в трудном положении. Как я могу сказать Анне, что всё слышал и знаю её тайну? Как могу я признаться, что сидел зачарованный, как кролик перед змеей, и не мог сдвинуться с места? Кто же, кроме вас, поверит в это?
— Ты, Лёвушка, не должен ничего и никому говорить. Мало ли человек может знать чужих тайн. Случайностей, я уже говорил тебе не раз, не бывает. Если тебе, так или иначе, привелось увидеть чужую рану или сияние сердца, скрытое от всех, будь истинно воспитанным человеком. А это значит: и виду не подавай, что ты о чём-либо знаешь. Если же тебя самого грызёт половинчатость собственной чести, умей нести своё страдание так, чтобы от него не терпели другие. И унеси из пережитого урока знание, как поступать в следующий раз, если попадёшь в такое же положение.
Разговор наш происходил в маленьком тенистом сквере, где мы присели, возвращаясь домой. От слов И. мучительное состояние моё не прошло, но мне стало ясно, как ложно себя веду по отношению к Анне. И ещё яснее стало, что я должен был собрать все силы и не допустить себя до роли подслушивающего.
— Ну, я думаю, особой трагедии на этот раз не случилось. И если было что-то плохое, то это твоя всегдашняя рассеянность. Если бы ты представил себе, что Флорентиец стоит с тобою рядом, ты нашёл бы силы встать и уйти.