"Две жизни" (ч. I, т.1-2)
Шрифт:
Анна была в белом, кисейном платье; чёрные косы, как обычно, лежали по плечам, глаза сверкали, снова напомнив глаза-звёзды Ананды. Она протянула И. свою дивную руку, которую он поцеловал, и радостно улыбнулась, принимая от него фиалки.
— Наконец-то, — сказала она. — Всякого сюрприза я могла ждать от вас. Но чтобы вы подарили мне фиалки…
Когда же я, в свою очередь, подал ей ещё один букет фиалок, она точно задохнулась, так глубоко было её удивление.
— И вы, и вы раздобыли для меня мои любимые цветы, — тихо сказала она, беря меня под руку и уводя из центра комнаты, где мы стояли, привлекая общее внимание. — Вы с вашим братом чересчур балуете
— Я знаю, — сказал я необдуманно. Увидя необычайное удивление на её лице, поняв, как глупо попался, я не дал ей опомниться и попросил указать, где в этой огромной комнате сидит Жанна. Удивление и беспокойство на чудном лице Анны сменились, наконец, смехом.
— Чудак вы, Лёвушка, — сказала она. — Вы меня так было озадачили, — И она ещё веселее рассмеялась. — Ну вот вам Жанна и князь. Веселитесь, я же пойду выполнять свои обязанности хозяйки. Вы будете сидеть за обедом подле меня, вернее, между мной и Жанной, так как ни одна из нас не желала уступить вас никому другому. — И, улыбаясь нам троим, она нас оставила. Я подал Жанне розы и сел рядом на турецкое низкое кресло.
Я не мог ни осмотреть комнаты, огромной, с опущенными гардинами и массой зажжённых ламп, ни наблюдать за движущимися в ней, весело и громко, часто по-турецки, разговаривающими людьми, так как Жанна сыпала сотню слов в секунду, всё время требуя моего участия. Главное, она была недовольна тем, что я сосед с нею по правую руку, а не по левую, где будет сидеть князь.
Наконец, мне удалось перебить её и спросить князя, в каком состоянии он оставил жену.
— Очень хорошем. Лев Николаевич; княгиня уже пыталась держать в руке чайную ложечку и радовалась, как дитя, — ответил князь.
Тут открылись двери столовой, и хозяин, стоя на пороге, пригласил нас к столу.
Анна уже спешила ко мне. Бутоньерка из фиалок была приколота к её груди и резко выделялась на белом платье, ещё больше подчёркивая беломраморность её лица и шеи.
Подав ей руку, я двинулся в шеренге пар, обнаружив впереди мать Анны с тем элегантным турком, с которым она разговаривала давеча.
Когда я занял указанное Анной место, то оказался не только между нею и Жанной, но и vis-a-vis с молодым Ибрагимом, который был элегантно, по-европейски одет. Мы радостно раскланялись. Рядом с ним сидела девушка несколько восточного типа. Жанна сейчас же шепнула мне, что это племянница Строгановой, дочь её сестры; что сама Строганова особа очень добрая и весёлая, видит в ней будущую жену Ибрагима. Я от души пожалел моего приятеля, так как девушка была смазливенькая, но казалась тупой. От такой жены вряд ли можно было ждать вдохновенных минут.
Гости заняли весь длиннющий стол. Комната была отделана по-восточному, с инкрустацией, где преобладало голубое, в два света, в ней отсутствовала всякая мебель, кроме низких диванов вдоль всей стены, покрытых коврами исключительной роскоши.
Я взглянул на свою соседку и обнаружил, что по другую сторону от неё сидит И., а рядом с ним старшая дочь Строганова. Я пожалел И. от всего сердца, так как мне уже было известно весёлое, мягко выражаясь, легкомыслие этой практичной особы.
Анна ела очень мало, но требовала, чтобы я проявлял внимание к восточным блюдам. Не успели гости насытиться закусками, как двое слуг внесли заказанные нами волшебные корзины цветов. И ещё не менее оригинальную и изящную корзину с орхидеями, покоившуюся в прекрасной хрустальной вазе, которую поставили перед Анной.
— Это, несомненно,
— Если бы не так сильно сияло моё сердце, я бы рассердилась. Но сегодня я ни на что и ни на кого сердиться не могу, — ответила она мне.
— Помилуйте, человек так преклоняется перед вашей красотой, так искренно шлёт вам свой восторг. Оцените, ведь требуется высокая культура, чтобы таким образом сложить орхидеи. Ведь это целая симфония — от розового до чёрного цвета. А вы говорите, что могли бы рассердиться, — запальчиво воскликнул я, обидясь за моего друга.
— Вы меня не поняли, Лёвушка. Я не так сказала. Конечно, у человека, умеющего так подать цветы, вкус должен быть художественный. Но свой изысканный вкус ваш капитан расточает всем и всюду, играя им как манком красоты. Моему же сердцу дорога та красота, в которой отражено не только изящество вкуса, но и изящество духа. Какой цветок вы хотели бы унести домой? Одну из орхидей, таких причудливых, роскошно-перламутровых, или маленькую ароматную фиалку? — спросила она меня.
— Так нельзя ставить вопрос. Фиалка, которую вы держите в руках и назвали эмблемой счастья и любимым цветком, — уже не цветок, не вещь, но символ для меня. А цветы капитана — просто дар восхищённого человека, его благодарность за встречу с вами, — ответил я. — Я вообще заметил, что капитан произвёл на вас плохое впечатление. Очень и очень жаль. Он, конечно, тигр. Но в нём есть высокое благородство, храбрость и… так много схожего иногда в его словах с тем, что говорит лучший из людей, кого я имел счастье знать. И. обещал познакомить капитана с Анандой и дать ему возможность послушать его пение.
Точно искры вспыхнули в глазах Анны, и лицо её побледнело. Ни слова не ответив, она повернулась к И.
— Лёвушка, соседка справа тоже хочет говорить с вами. Объясните нам. Князь смеётся надо мной и не хочет сказать, что это за цветы подали Анне. Ведь они искусственные? — услышал я голос Жанны.
— Нет, Жанна, это орхидеи. Нравятся они вам?
— Не очень, Лёвушка. Ваши розы гораздо лучше и чудесно пахнут. Но посмотрите на мадам Строганову. Она сегодня всем недовольна. Ей очень не по сердцу, что всё делается для Анны.
— Почему же так? — недоумённо спросил я.
— Потому что Анна — это внутренний раскол в семье. Она отказывается делать блестящую партию, как того хочет мать, а живёт мечтами, якшаясь со всякой беднотой. Кроме того, я подозреваю, что мать завидует красоте дочери, — тихо прибавила она.
Мне была неприятна болтовня Жанны; мне казалось не слишком-то благородным сплетничать о людях, которые трогательно помогают ей начать новую жизнь.
— Будете ли вы петь сегодня? — спросил я повернувшуюся ко мне Анну.
— Мне бы не хотелось, но, вероятно, придётся. Среди наших гостей есть несколько лиц, глубоко ценящих и понимающих музыку. Мать моя не артистична. Но сидящий рядом с нею человек музыкален и даже считается хорошим певцом, — ответила она, лукаво улыбаясь.
— Ах, как жаль, как глубоко жаль, что капитан не может вас услышать. Для него это было бы более чем необходимо, быть может стало бы даже откровением, — воскликнул я.
— Удивительный вы фантазёр, Лёвушка. Наверное, вам в угоду И. хочет, чтобы я устроила музыкальный вечер для маленького кружка людей, когда приедет Ананда. Если вам удастся услышать его пение — все остальные звуки покажутся бедными и ненужными. Каждый раз, когда я слышу этот голос, я расстраиваюсь от собственного убожества.