"Две жизни" (ч.II, т.1-2)
Шрифт:
Надевая одно из своих лучших платьев, графиня не могла не заметить, что сегодня она как-то особенно моложава, что волосы её легли волнами, что парижское платье чудно обрисовывает её прекрасно сохранившуюся фигуру. "Скоро конец всему. Скоро вообще уже не придется одеваться и выбирать туалеты себе и дочери". Её мысли сделали какой-то вольт, пробежались по семье лорда Бенедикта и вернулись к собственной. Какая огромная разница! Но в чём она? Перед духовным взором графини мелькнуло слово: «Труд». По словам самого лорда Бенедикта и Николая графиня составила себе мнение, что все они постоянно чем-то заняты. Её муж и Лиза тоже постоянно чем-то заняты. У одного всегда было большое хозяйство,
Осмотрев туалет Лизы, которая вышла из своей комнаты только когда ей сказали, что приехал жених, графиня не удержалась, чтобы не заметить, что для своих лет Лиза одета слишком «по-взрослому». Вызванный её замечанием хохот её поначалу смутил, она решила было рассердиться, но кончила тем, что сердечно обняла дочь и присоединилась к общему смеху. Что касается самой графини, то в этот вечер её трудно было принять за мать Лизы. Даже Джемс был озадачен тем, какими чарами наградил её туалет и что именно так изменило её. Через несколько минут все сидели в карете, скрывая друг от друга своё волнение, и спустя полчаса уже входили в холл дома лорда Бенедикта. Едва они сбросили плащи и шали, как к ним вышел Николай, а вдали уже виднелась высокая фигура хозяина, шедшего им навстречу. Лорд Бенедикт, подав графине руку, сразу повёл гостей в музыкальный зал, где собрались все его домашние и друзья.
Бывавшие в самых высших слоях общества, привыкшие везде чувствовать себя желанными и важными гостями, граф и графиня R здесь застеснялись. Лорд Бенедикт, шутя и смеясь, знакомил их со своими недавно приехавшими друзьями. Казалось, каждый из представляемых был безукоризненно вежлив и приветлив, а у графини и её мужа было ощущение, точно к ним заглянули в сердце, раскрыв его до дна, и все самые затаённые их мысли стали известны.
— Начнём с музыки, — обратился к Алисе и Лизе лорд Бенедикт. — Мы быстрее познакомимся и освоимся, если звуки вырвут нас из привычной манеры воспринимать всякое свидание как дозволенный этикетом ряд слов и действий.
Сегодня такой важный день в жизни Лизы и Джемса, что хочется поздравить их, молодых и чистых, мужа и жену, в не совсем обычной обстановке. Сегодня хочется создать им род такого моста в новую жизнь, где бы им диктовала духовная сила. В этот вечер пусть музыка раскроет в каждом из нас всю любовь, на которую мы способны, и доброжелательство. И всю любовь мы выльем сегодня на наших новобрачных.
Графиня с удивлением взглянула на лорда Бенедикта, и щёки её залил яркий румянец. Граф тоже был удивлён, но решил, что по английской моде жених и невеста уже накануне свадьбы зовутся мужем и женой. Лиза и Джемс тоже взглянули друг на друга с беспредельной преданностью. Они, казалось, не замечали, что стали центром внимания, даже наоборот, принимали всеобщее внимание и слова хозяина как нечто естественное, неотъемлемое, что не может их ни стеснить, ни сконфузить.
Ананда подошёл к ним, взял скрипку из рук Джемса и отнёс её к роялю, где уже была Алиса.
— Если уж играть при вас, то только до вас, — сказала Лиза, беря инструмент в руки. — Я ещё не слыхала вашей игры, но думаю, что после вас рука моя была бы не в силах поднять смычка.
— Моя и ваша песнь любви разные, конечно, — ответил Ананда. — Но будет в них и нечто общее:
Ананда взял Джемса под руку, увел его в дальний угол, где сидел князь Сенжер, и усадил капитана между собой и дядей. Лорд Бенедикт тоже сидел в отдалении, между супругами Р. Остальные члены семьи разбрелись по огромной мало освещенной комнате, и в круге яркого света у рояля остались только две девушки. Белое платье с чёрными, в знак траура, кружевами на Алисе и зелёная с серебром лилий парча на Лизе, её роскошный, сверкающий веночек на голове, её страстное лицо и порывистые движения, — как непохожи были эти девушки! Ничем не убранная голова Алисы тоже казалась сверкающей в ореоле её волос. Генри, сидевший рядом с матерью, шепнул: "Мама, я хорошо помню вас такой".
Скрипка и рояль разом и неожиданно зазвучали. Никто не был готов к тому, что так вдруг нарушится молчание. Когда графиня подняла голову и посмотрела на дочь, она едва удержала возглас. Уже несколько раз за последние дни она видела свою дочь какой-то преображенной. Мать считала, что это любовь сделала Лизу почти красавицей. Но лицо, которое она видела сейчас, — это был кто-то другой, но не её гурзуфская Лиза. Рука, правда, всё та же, Лизина прекрасная рука. Но как она водила смычком! Никогда прежде у Лизы не было этой уверенности удара, этой лёгкости и гибкости. Лиза сейчас играла шутя. Она жила где-то не здесь. Губы её сжимались и внезапно раскрывались в улыбку, головка и тело то гибко выпрямлялись, то чуть склонялись. Нет, положительно графиня никогда не видела Лизу такой. "Да она Бога воспевает", — мелькнуло у неё в уме. И впервые она поняла, что дочь не божка себе сотворила из музыки, но что Бог в ней, в её сердце, что Бог всей жизни её была музыка, что рядом с этим Богом нет никого, что без музыки немыслима сама Лиза, как невозможны лучи без солнца. Что играла Лиза, как аккомпанировала ей Алиса, — графиня не знала.
Она не понимала сейчас и не воспринимала музыкальных фраз, она слышала только песнь Лизиного сердца. И мать размышляла, где же, когда и как могла эта девочка гак понять жизнь, чтобы передать струнам крик, мольбу и раны собственного сердца. Лиза опустила скрипку. Глаза её, как у слепой, оставались несколько мгновений устремлёнными в одну точку. Наконец она вздохнула, положила скрипку на рояль таким тяжёлым жестом, как будто та весила пуд, и тихо сказала:
— Больше сегодня играть не могу.
Ананда подошёл к ней, усадил её на своё место и вернулся к роялю.
— Ну, Алиса, друг, теперь моя очередь, — беря виолончель, сказал он. — Не так давно я играл эти вещи в Константинополе и за инструментом сидела брюнетка. Кое-кто из присутствующих её знает, а кто-то и игру её слыхал. Надо отдать ей справедливость, выше пианистки я не знаю.
— Ты, Ананда, удачно ободряешь Алису, — рассмеялся лорд Бенедикт. — Я и без твоего введения вижу, как у бедняжки трясётся от страха сердце.
— О, если бы хоть одна десятая доля женщин мира была так мало знакома со страхом, как Алиса, в мире не было бы места ни тьме, ни злу, — ответил Ананда. — И что ещё важнее в неустрашимой Алисе, что музыкальность её вросла во всё её существо. Гармония в ней чиста, как строй гаммы, и не может переносить фальши. Её гармония не знает соревнования, не может расстроиться от звучащих рядом фальшивых нот. И ни один порыв, кроме чистой любви, не может её всколыхнуть. Там, где Алиса, там каждому легко, если в его страстях нет зла. Злое задохнётся. Счастливец тот, кто будет её мужем.