"Две жизни" (ч.II, т.1-2)
Шрифт:
— Зачем же, детка, ты так волнуешься? Разве может быть для тебя что-то страшное в беседе с Флорентийцем? Он не лорд Бенедикт для тебя сейчас, но ближайший друг твоего отца и ещё больший друг тебе. Не потеряла ты отца, а только нашла второго. И чем бы ты ни занималась, ты трудишься вместе с ним, хотя оба вы как будто заняты разными делами. Если мы все собрались поговорить с тобой, друг, то только потому, что ты сама, чистотой своего сердца, подошла к новой ступени знания.
Видишь ли, в ученичестве не стоят на месте. Тот, кто добивается общения с нами и говорит об этом очень много, кто у всех на глазах целиком отдаётся заботам об общем благе и будто бы трудится
Ты, как очень немногие из большого числа людей, которым мы постоянно даём зов, идёшь за нами сама, идёшь каждый день, не ища дела, которое бы тебе нравилось, но принимая то, куда надо нести мир и любовь.
И вот настал момент, когда ты, чистой своей любовью, можешь помочь матери и сестре. И в зависимости от того, о ком ты будешь думать, о себе или о них, ты продвинешь в их жизнь — жизнь огромной скорби — возможность радоваться. И сама пойдёшь дальше и выше в труде Флорентийца. Успокойся и выслушай друга. Впервые страх сжал твоё мужественное сердце, и я надеюсь, что больше ты этого чувства не узнаешь.
Он подвёл Алису к Флорентийцу и усадил в кресло рядом с ним. Маленькая фигурка Алисы казалась совсем детской рядом с величественной фигурой её опекуна. Теперь страха не было в её сердце, но волнение и ожидание чего-то необычного, огромного, чего она ещё не знала, но что едва ли можно вынести, наполняло её целиком.
— Алиса, — сказал ей Флорентиец, — перед Вечностью нет ни отцов, ни детей, ни матерей, ни сестёр, ни братьев по крови. И когда я буду говорить тебе о дорогих и близких тебе людях, помни только одно: все они лишь единицы Вселенной, идущие путём своей эволюции. И каждая, неся в себе искру живой Жизни, приблизилась к той точке совершенства, куда дух её смог пройти тяжким путём освобождения.
Тебе, если хочешь быть ближе ко мне, не судить их надо, не огорчаться за их судьбу, не страдать за себя, то есть не воспринимать их судьбу лично. Но помнить, что каждый жил, живёт и будет жить только так, как смог понять жизнь, ощутить её живою в себе и открыть сердце для творчества в ней, пусть даже в одном только её аспекте.
Никого нельзя поднять на более высокую ступень. Можно только предоставить возможность подыматься, служа живым примером. Но если человек не найдёт в себе любви, он не поймет, что встретился с высшим существом, и будет жаловаться, что ему не дали достаточно любви и внимания, и хотя сам стоит рядом, но не видит протянутых ему рук. И того, что он не смог, по неустойчивости и засорённости своего сердца, увидеть предлагаемой ему любовной помощи, он не понимает, Отсюда недовольство и жалобы.
Один из примеров перед тобой пройдёт сейчас. Ты хорошо помнишь жизнь своей семьи. Когда умер твой отец, ты была ему другом, помощью и опорой уже много лет, нecмo pя на свои юные годы. Было ли у тебя детство, Алиса? Едва ты стала подрастать, как тебе пришлось прочувствовать сердечные муки отца. Как бы ты ни любила его, ты ни разу не осудила мать, хотя знала, что муки отца — от неё.
Сейчас ты узнаешь причину скорби и размолвок твоих домашних. Мать твоя вышла замуж за твоего отца, любя другого человека и нося плод его любви под сердцем. Отец же, поняв всё сразу же, никогда и ни словом не обмолвился о том, что он знал и понял. Он дождался твоего появления на свет и оставил навсегда спальню жены под предлогом тяжёлой болезни.
Отец Дженни, бросивший твою мать и заставивший её выйти за твоего отца замуж, уже тогда был
Но вот пришлось злодею потерпеть фиаско и понадобилось ему для гнуснейших целей чистое существо. Настолько чистое, чтобы ни один из соблазнов не мог свить себе гнездо в его сердце. Тогда мысль негодяя протянулась к дому пастора, к тебе, Алиса. И всё гнусное действо бракосочетания Дженни было разыграно только для того, чтобы заполучить тебя любыми способами. Отца уже нет, Алиса. Вместо него я подле тебя.
— Я благодарю небо тысячи раз, что папы нет в живых и он не страдает от всего этого ужаса, — бросилась на колени перед Флорентийцем Алиса. — Пусть папа идёт спокойно, пусть идёт как можно выше, чтобы ни одна из тревог земли не коснулась его и не обеспокоила его мудрой жизни. Я осталась здесь вместо него, отец Флорентиец. Молю тебя, помоги мне выстоять в полном самообладании и спокойствии, чтобы сила твоя могла проходить через меня нерасплёсканной и вся твоя помощь доходила бы до моих дорогих и несчастных мамы и Дженни.
— Так, дочь моя. Я и не ждал от тебя другого. Но ещё одно ждет тебя испытание. Ты слышала, Николай тебе рассказывал о Левушке и Браццано. Браццано — отец Дженни.
Бедная Алиса, смотревшая неотрывно в глаза Флорентийца, прошептала:
— И ты, отец Флорентиец, пустил в свой дом меня, дочь женщины, знавшей Браццано! Будь же мне вечным примером милосердия, которому нет пределов. Помоги дважды утвердиться моему самообладанию, чтобы маме и сестре было легче бороться и победить.
Флорентиец положил на голову Алисы свою правую руку, на неё свои руки положили сэр Уоми и Сенжер.
— Мой путь да сплетётся с орбитой твоей, и вся Любовь в тебе да сплетётся в сеть защитную с Любовью моею вокруг тебя, — сказал сэр Уоми.
— Твоя жизнь да станет отныне красотой, и зло да не сможет подойти к тебе. Все заклинания да распадутся подле тебя, ибо сеть моя защитная оберегает тебя, — произнёс Сенжер.
— Аминь. Свет на пути пройдёт беспрепятственно через твой канал. Иди, друг, и жди меня через час у твоей матери, — сказал Флорентиец.
Алиса вышла из кабинета такой радостной, такой лёгкой, какой давно уже себя не чувствовала. Ей не хотелось сейчас никого видеть, она быстро прошла к себе в комнату и села у портрета отца. Прижав к себе дорогое лицо, она думала только об одном: стать достойной отца и создать такую семью, в которой была бы невозможна ложь. Сейчас в сердце её, где с детства жило страдание, обжигавшее её как раскалённый гвоздь, было спокойно. Слова Флорентийца осветили ей суть отношений между людьми перед Вечностью. И ещё понятнее стало, как она, дочь, сможет стать матерью тому, кто был ей отцом.
— Если бы только я сумела быть достойной того доверия, какое мне оказано. Я буду день за днём всё крепче думать о том, как воля моих великих друзей льётся через меня. Отец, отец! Я и не представляла, что можно подняться на такую высоту чести и милосердия, где прожил ты. Сейчас я пойду к моей матери и передам ей твоё прощение, твою помощь.
Так думала Алиса, ощущая в себе непобедимую силу и уверенность. Ни минуты она не колебалась и не страшилась, что смутится при встрече с матерью. Не о позоре её она думала, а о реальной помощи, которую могла ей оказать.