Две жизни в одной. Книга 1
Шрифт:
Встреча со многими известными писателями у меня происходила часто незапланированно. Судьба свела меня с такими известными детскими писателями, как Зинаида Александрова, Ирина Токмакова, Сергей Баруздин, Валентин Берестов, Елена Благинина, Виктор Лунин, Эдуард Успенский, Эмма Мошковская, а также с Яковом Шведовым, Радием Погодиным, Олегом Волковым, Виктором Голявкиным, Глебом Горышиным, Эдуардом Асадовым, Петром Проскуриным и еще с очень многими достойными пера поэтами и прозаиками.
Знакомство с ПЕТРОМ ПРОСКУРИНЫМ происходило при очень печальных событиях. Умер отец его жены Лилии наш тверской писатель Рустам Агишев. Супруга Агишева, как ее называли, «Мадам», Плесецкая Серафима Клавдиевна, работала в драматическом театре в должности зама по литературной части, затем помощником главного режиссера. Это была худощавая, интеллигентная, своеобразная дама, как говорили, очень ревнивая, в особенности по отношению к своему мужу Рустаму. Она контролировала каждое его перемещение — этим, видимо, очень травмировала писателя, в прошлом простого алтайского лесоруба. Рассказывали, что он не один раз пытался от нее сбежать,
С поминками связаны не только грустные воспоминания. Дело в том, что я тогда как учитель химии преподавала в Учреждении ОН-55/1 и была очень загружена учебными часами. Одна растила двух дочерей, а потому трудилась, работала с перегрузкой. На поминках своим соседям по столу, двум поэтам, не дуракам выпить, на их настойчивые предложения помянуть отвечала:
— Мне через час стоять у доски перед преступниками, многие из которых сидят вот из-за этой самой жидкости-гадости — алкоголя!
Но... пришлось. Поминки ведь! И действительно, через час, проехав троллейбусом №4 через жилой микрорайон «Чайка», пройдя через поле, оказалась в колонии. Выпитый «поминальный» напиток завладел моим организмом: объясняя тему, записывая на доске химические уравнения, я при помощи мелка, которым упиралась в доску, удерживала равновесие. А мои учащиеся, прожженные рецидивисты, даже не догадывались, что я — подшофе. Вот что значит иметь авторитет и звание непьющего человека. Я тогда в третий раз в жизни поняла, что такое состояние опьянения. Первый раз после окончания десятого класса ШРМ на выпускном вечере, когда, попробовав сладкий ликер, будучи самыми младшими из выпуска, мы оказались на крыше школы
И как только туда попали? Второй раз на свадьбе у сына поэтессы Нелли Кузнецовой. В третий раз организовал это дело сам Агишев на своих поминках.
Сказано к слову...
Кто-то, возможно, за последние строчки осудит меня, не к месту, скажут, юмор. Но ведь и смерть всегда не к месту, так не будем печалиться!
Заканчивая главу о писателях и автографах, я хочу поблагодарить авторов. Читая надписи, естественно, листаешь вновь и подписанную книгу, вспоминаешь писателя, обстоятельства, при которых пришел к тебе этот подарок, переживаешь снова прожитые мгновения. И возникает ощущение, что жизнь была не мигом, а огромным наполненным резервуаром, в который вместилось множество событий, непомерное количество персонажей, жизненных сцен. Но самое главное, и то, что важно для меня сейчас, — документальное восстановление дат тех или иных жизненных мгновений.
Анализируя свою творческую деятельность, просматривая архивные материалы, обнаруживаю и других писателей, с которыми сводила меня жизнь. Пусть информационно, но имена их я перечислю: Анатолий Павлович и Маргарита Сергеевна Василевские из Владимира, Рамукас и Рамуте Скучайте из Вильнюса, Екатерина Нестеровна Джиоева, Анатолий Георгиевич Алексин, Павел Яковлевич Матковец из Еревана, Анаида Тарян из Мнацаканева, Аверьян Дружинский из Минска (писатель-песенник, все время в Ялтинском доме творчества пел мне песни), Оразгулы Аннаевич Аннаев из Ашхабада, Лидан Мухамедович Губжаков из Нальчика, Борис Репин с южного Сахалина, Ираида Потехина из Москвы, Александр Александрович Соболевский из Саранска, Эмма Марченко из Ярославля, Николай Егоров из Челябинска, Геннадий Афанасьевич Ненашев из Анадыря, Мова Манукян из Армении — Уахкадзара, киевлянин Всеволод Зиновьевич Нестайко, с которым мы много беседовали, находясь в Малеевке. Он очень интересовался тем, что я пишу, особенно по спелеологии. Как потом оказалось, он тоже пишет о пещерах, и также в сказочном ключе. А я-то как раскрывала тему!
В заключение рассказа о писателях хочется доверить бумаге печальную дату смерти Сергея Алексеевича Баруздина. Хоронили его 7 марта 1991 года. Так мы при жизни с ним и не встретились, а только общались через письма.
Говоря про автографы и про писателей, нелишне вспомнить и про издательства и издателей, упомянуть такие печатные органы, с которыми меня сводила и разводила жизнь. В силу своей занятости на рабочем учебном фронте я часто, завязав знакомства, сама же их и прерывала. Так произошло с издательством «Молодая гвардия» с участием поэта, редактора Михаила Александровича Беляева, с издательством «Советский писатель», в котором уже тогда возникло подиздательство «Интер-Весы», где шел разговор с Аркадием Ивановичем Каньякиным о публикации. После знакомства
Затихла связь с ленинградским журналом «Костер» (главный редактор Святослав Владимирович Сахарнов), с рижским журналом «Лиесма» (старший редактор Ласманис), с журналом «Карусель» (ответственные редакторы Галина Ивановна Путинцева, Сергей Владимирович Тупиченков) после публикации «Загадочной азбуки» с рисунками
Сергея Даниленко. Я совершенно забыла о журнале, с которым много работала и где было напечатано большое количество стихов: это «Мурзилка». Руководители журнала приезжали ко мне в театр на спектакли: главный редактор Татьяна Филипповна, зам. главного редактора Ирина Семеновна. Редактор Кира Николаевна Орлова тогда не смогла приехать. Так же оборвалась связь и с «Веселыми картинками». Чтобы автора печатали и не забывали, надо обязательно появляться в издательствах. Это знаю, но этого правила не придерживаюсь, тем более что и количество издательств, с которыми я работаю, возросло. Пусть снова повторюсь: надо или бросить основную «хлебную» работу, или иметь штат секретарей.
Время
Поэтическая зарисовка
Тихий вечер. Все вокруг спит. Огромный жилой дом, стоящий на песчаном холме, погружен в ночной сон. Время неясных видений, необычных мечтаний и ощущений. Перед широко распахнутым окном — прекрасная ночная панорама: высокое звездное небо и спящая под ним земля. Видны неясные очертания старых садов и ветхих домишек. Их пока не снесли. Хочется бесконечно смотреть на не застроенное высотными домами открытое пространство, на котором жили наши предки в прошедшие века.
Обычный, казалось, поздний вечер. Тишина. Но почему-то тревожно. Перевожу взгляд на письменный стол. Свет настольной лампы обозначил на полированной поверхности расплывчатый круг. Круг вдруг стал съеживаться, превращаться в серебристое светящееся пятнышко. Что это? Взглянула на небо. Оно продолжало искриться мерцающими звездочками. Лунная дорожка пролегла между мной и распахнутым небесным пространством. И вдруг! О чудо! Я, влекомая непонятной силой, покидаю свою земную светящуюся точку. Неясные тени окружают меня со всех сторон, обволакивая, превращают в комочек, в капельку жизни. Такая круговерть зарождения и формирования. Ощущаю муки появления на свет, себя крошечным младенцем в звездной колыбельке. Я поплыла среди легких, как пух, пушистых бесформенных мягких белоснежных глыб. И тут все вокруг закружилось. Я стремительно двигаюсь не по кругу, а по спирали. С каждым мгновением ощущаю себя более взрослой. Вокруг меня, я поняла, вращается время.
Еще миг. Тишина ночи. Передо мной на письменном столе светящаяся точка, превращающаяся в расплывчатый круг. Не сон и не явь, что-то астральное взяло меня на время в свои объятия.
Глава 15. КАК ХОРОШО, ЧТО, СВОБОДНО ЛЕТАЯ, В ПИСАТЕЛЬСКИЙ ДОМ ПОПАДЕШЬ КАК СВЯТАЯ
— Я еду в Комарово, — сообщаю родным и знакомым. В ответ ото всех слышу одно и то же:
— На недельку, до второго, я уеду в Комарово. — На что отвечаю:
— Не на недельку, а на двадцать шесть дней! И не до второго, а...
А вот число забыла. Ведь двадцать пять лет прошло. Забыла — и все, а вот как скорый поезд мчится в сторону Ленинграда, помню, словно это было вчера. Плацкарта, напротив меня мальчуган лет восьми-девяти. С детьми я быстро нахожу тему для разговора. Из беседы узнаю, что живет мальчишка в деревне, у него много друзей, что становится их больше, когда приезжают дачники, и что помогает маме на ферме, что едет с мамой в город на Неве. Пацан взахлеб рассказывает о гусях, утках, курах и прочей птице и как выращивают кроликов. Интересно же? Что, например, мы знаем о новорожденных крольчатах? Какие они? Голые или меховые? Или о кроличьих зубах? Я давно мечтала создать повесть о детях, живущих в селе. Материала накопилось много, но как его ухватить? Чем сцементировать? Прозаики больше пишут о жизни городских ребят, о школе, часто глядя на происходящее как бы со стороны. В моих рассказах главными героями являются тоже не взрослые люди, а дети, подростки, но я, перевоплощаясь, совершаю поступки, говорю языком в соответствии с тем, в кого я играю при написании произведения.