Две жизни в одной. Книга 1
Шрифт:
Эта встреча с маленьким пассажиром, с его рассказами о ферме стала драматургическим узелком для начала повествования, где одним из главных действующих лиц является Барбоскин. Почему я наделила мальчишку такой не совсем звучной фамилией? Я хотела показать, что не фамилия красит человека, а его поступки. Если у кого-то фамилия Нехорошев, то это не значит, что человек он нехороший. Итак, в Комарове за две недели была написана повесть «Барбоскин и компания».
Дом творчества «Комарово» представляет собой старые строения недалеко от мелководного Финского залива, от края которого можно долго-долго идти, пока не добредешь до пригодной для купания глубины. В небольшом дворике обычно собираются
Рассказано по случаю...
Позднее, в 2003 году, когда умер мой брат Феликс, живший тоже в Санкт-Петербурге, и не было уже Виктора Голявкина, я с Людмилой разговаривала по телефону. Мне показалось, что она находится в глубокой депрессии, в какой находилась тогда и я. Смерть брата я переживала сильнее, чем уход из жизни мамы в 1996 году. Ей тогда было 93 года. Утешала мысль, что возраст — это неизбежность. Незадолго до смерти она меня спросила: «Ты кто?» Почему-то эти слова для меня были утешительными. Значит, не было тяжких дум, размышлений, преждевременных переживаний, что скоро покинет этот мир. Но смерть брата — полная неожиданность!
В Комарове я впервые познакомилась с ленинградским писателем Глебом Горышиным. Высокий, подтянутый, редко выходил из второго корпуса, более благоустроенного, направлялся в сторону залива. С обитателями писательского мира не вступал в разговоры. Такое бывает с писательским братом. Не случайно прозаиков часто называют «кустарями-одиночками» или «надомниками». Поэты более общительны. Написал чего-то и гуляй с улыбочкой. А вот серьезные прозаики часто — гора молчания. Однажды я слышала, как известный писатель из Сибири чуть ли не матом выгонял из комнаты жену, которая пыталась его накормить. Пишущий, с головой, плотно набитой возникающими мыслями, фразами, образами, превращается порой в страшно замкнутого эгоиста. «Все мешают! Уйдите все! — хочется крикнуть и мне сейчас. А потом будем удивляться, что нет внимания детей, внуков, близких, а порой и семьи теряем.
Вторая встреча с Глебом Горышиным была в пансионате «Карачарово» Конаковского района Калининской области. Это было 31 мая 1982 года, когда группа писателей из Ленинграда и Москвы, возглавляемая Калерией Жеховой, собралась вместе в связи с памятной датой — девяностолетием со дня рождения писателя И.С. Соколова-Микитова (1892-1975).
На форзаце книги «Звуки земли», изданной в 1978 году, храню я автографы Г. Горышина, писателя Олега Волкова, внука Микитова — подростка Саши Соколова, писателя Вадима Чернышева и других.
Тогда из Калинина приехала я на быстроходном судне «Ракета». И куда сейчас подевались эти быстроскользящие по воде экипажи? Теплоход «Радищев», ясно, давно ушел на металлолом. В те памятные дни проходили встречи с отдыхающими. Горышин запомнился таким же неприступным и важным, как и Олег Волков. Разместили нас, гостей, в доме, ранее принадлежащем хозяину имения Гагарину. Все расположились на втором этаже. Мне предоставили первый, зато со вторым выходом на Волгу через небольшое крылечко, обрамленное чугунной вязью.
Таинственный
Документальный рассказ
В доме Гагарина все было таинственно-загадочным. Высокие потолки, тяжелые занавеси, старинная мебель. С наступлением ночи, как только дом погрузился в темноту, возникло ощущение присутствия кого-то. В большой комнате с плотно зашторенными окнами стояла огромная кровать. На ней я и расположилась для сна. Ощущение присутствия нарастало. Я поднялась, заглянула за занавеси. Возможно, кто-то решил подшутить? Но там никого не было. Ощущение присутствия не проходило.
«Что за наваждение? — подумала я. — Верно, перегрелась на солнце». День был солнечный и насыщен событиями. Много разговоров, выступлений, общение с высокими гостями. А может быть, крошечная рюмочка расшалилась? Успокоив себя, накрылась тяжелым одеялом. И только сомкнула глаза, как почувствовала, что с меня, с левой стороны ниже колен, кто-то стаскивает одеяло. Я соскочила с кровати со словами:
— Хватит шутить!
Мужественно заглянула под кровать. Там никого не было. «Что это? — спросила сама себя. — Наверное, показалось. Видимо, стала засыпать, и возникло мгновенное сновидение». Опять успокоив себя этими новыми мыслями, легла. Через некоторое время все снова повторилось. «Дьявольщина какая-то!» Спать ложиться больше не решалась. К тому же небо слегка порозовело, занимался ранний рассвет. Я вышла на маленькое заднее крылечко, стала рассматривать чугунное литье. Мне из сплетенных металлических форм стали чудиться меняющиеся изображения лиц с разными выражениями.
— Дом Гагарина с загадками, — сказала я Калерии Жеховой за завтраком в столовой пансионата.
— Да, — спокойно ответила Калерия Ивановна, — водится такое за ним. Потому мы и поселились на втором этаже. Его-то перестраивали, а первый этаж — нет! Говорят, что этот дом Гагарина с привидениями.
Сам пансионат «Карачарово» в те годы был простеньким, обычным для отдыхающих на Волге. Еще не были открыты источники целебных вод. А в маленьком домике жил писатель Соколов-Микитов, с которым мне посчастливилось встретиться и беседовать. Сейчас у меня одно желание: посмотреть на дом Гагарина и на ту чугунную вязь его запасного хода, если она уцелела.
Несколько предложений о писательских доходах...
В 1983 году после долгих колебаний решаюсь оставить школу, уйти с преподавательской работы за выслугу лет. Это два года до пенсии, в течение которых мне будут платить 52 рубля в месяц, а потом я буду получать, без стоимости одной бутылки кефира, пенсию в 130 рублей. Это — самая большая учительская пенсия. Иногда нас спрашивают: а за звание члена Союза писателей вам доплачивают? Нет, не доплачивают. Что напечатали — за количество строчек и заплатят, или аккордно за все сразу, один раз. Детская литература никогда никому не приносила большого дохода. А самиздатовские книги тиражом в одну тысячу не дают прибыли. Только тираж свыше пяти тысяч может дать бонусы.
Оказавшись летом под Москвой в Доме творчества в Малеевке, я вдруг почувствовала освобождение от дум и обязанностей по поводу начала нового учебного года, об участии в Дне знаний, от тематических планов и поурочных, которые тщательно писала каждый день для каждого урока в течение более чем тридцати лет. И даже, откровенно говоря, уйти из общества «синих чулков», из среды учащихся-недоучек, в которых после общения на более высоких уровнях в культуре и образовании становилось тесно и душно.