Две жизни
Шрифт:
– Я в этом не сомневался. Но вс„ же обязан был сдержать слово, данное пастору. Бедная Дженни, как будет печальна е„ жизнь и как ужасна старость. Ещ„ только раз ей будет предоставлена возможность отойти от зла, и она снова е„ отвергнет. А когда жизнь покажется ей адом и она сама обратится ко мне, – я уже не много смогу для не„ сделать. Спасибо, друг, за помощь. Вы очень устали за последнее время, выполняя мои поручения. Я оценил вашу тв„рдость и усердие, на которые можно положиться, и не забуду об этом. И вс„ же это не конец. Я буду просить вас поехать завтра утром в контору к мистеру Тендлю и отвезти ему мо„ письмо. Если найд„те возможным, постарайтесь привезти Тендля с собой. А теперь ещ„ раз спасибо, идите, отдыхайте
– Когда я подле вас, лорд Бенедикт, я не знаю ни страха, ни волнения. Только если я чувствую себя отъедин„нным – как в ту ужасную ночь, когда вы бросили мне в окно записку, – я страдаю и сознаю себя беспомощным и несчастным.
– Если кому-то, как и вам, протянута моя рука, тот не может знать ни страха, ни отчаяния. Кто полностью владеет собою, тот всегда держится за мою руку. И все его дела – от самых простых до самых сложных – я разделяю с ним. Если же раздражение вкрадывается в его дела, – значит, он выпустил мою руку, нарушил в себе гармонию и САМ не в состоянии удержать моей руки. Помните об этом, мой друг, и старайтесь даже в такие тяжкие дни, как сегодня, хранить в сердце не только равновесие, но и радость.
Простившись с Мильдреем, Флорентиец поднялся к Алисе, побеседовал с Наль и возвратился к себе, когда весь дом уже погрузился в сон.
Долго сидела Дженни после ухода Сандры и Мильдрея и никак не могла прийти в себя. Мысли е„ бегали по всей е„ жизни, от самого детства и до этой последней минуты. Но ни на ч„м она не могла сосредоточиться. То ей удавалось несколько успокоиться на мысли, что сумма денег, оставленная ей, и проценты с капитала матери обеспечивают им безбедное существование. То она начинала сравнивать себя с Алисой – и снова в ней закипало бешенство. То ей казалось совершенно необходимым, точно комуто назло, выйти немедленно замуж. Но и тут е„ охватывало раздражение. С недавних пор она нередко проводила время в обществе мистера Тендля. Она ездила с ним кататься, ходила в театры и рестораны. Но ни разу не спросила о том, как он жив„т, чем занимается. Она видела в н„м только сносного, развлекающего е„ поклонника, считая, что он достаточно вознагражден, получив право любоваться е„ красотой. Когда же оказалось, что Дженни проворонила удобный случай, что Тендль богатый помещик, человек с положением и связями, а его занятия адвокатурой просто фантазия от безделья, и жених он вполне завидный, – у Дженни сдавливало горло от ярости при мысли, что она сама же его и оттолкнула.
Измученная, не умеющая владеть собой, девушка впервые почувствовала себя совершенно одинокой. Только сейчас, под раздававшийся в м„ртвом доме храп пасторши, она оценила огромность потери отца. Как ни протестовала она при его жизни против установленных им правил, против чести, которой он требовал от всех в доме и которая стесняла Дженни, она знала, что в отце она всегда найд„т друга, поддержку и утешение. Даже в тех случаях, когда Дженни бывала кругом виновата, пастор не повышал голоса. Он только так страдал за не„, что дочь уходила умиротвор„нная. И при его жизни Дженни ничего не боялась. А теперь в е„ душе поселился такой страх перед завтрашним дн„м, что ей хотелось прижаться хоть к чьему-нибудь плечу, чтобы только почувствовать опору.
Вспомнив о письме Флорентийца, она принялась его читать. И чем дальше читала, тем становилась спокойнее. Казалось, каждое слово раскрывало ей е„ ошибки. Ей захотелось увидеть лорда Бенедикта, говорить с ним, помириться с сестрой…
Внезапно в зал вошла пасторша.
– Что ты сидишь в пот„мках, Дженни? Нам с тобой надо переговорить о тысяче вещей и принять какое-то решение. И чем скорее мы это сделаем, тем легче будет нам выпутаться.
Пасторша опустила шторы и зажгла лампу. И вс„ обаяние письма, которое Дженни успела спрятать, улетучилось. Вместе с матерью в комнату ворвался вихрь страстей.
– Будем ли мы с тобой судиться с Бенедиктом? Ведь Алису вырвать без суда будет невозможно. А нам девчонка необходима в доме.
– Я думаю, мама, с обсуждением этого вопроса подождем до завтра. Надо спросить кого-то опытного. Мы с вами ничего в этом не понимаем.
– Кроме Тендля, Дженни, у нас нет сейчас никого, кто мог бы растолковать нам юридическую сторону дела. Тебе надо написать ему письмо с извинениями и пригласить к себе. Он так влюбл„н, что, конечно, будет рад„хонек тут же прискакать.
– Ах, мама, после смерти папы вы не да„те мне ни минуты побыть одной и подумать о ч„м-нибудь, кроме материальной стороны жизни. Но я могу не желать…
– Дженни, ты знаешь, как я тебя люблю, – перебила дочь пасторша. – Я охотно увезла бы тебя в самое шумное место, где бы ты могла развлечься. Но именно сейчас мы с тобой должны не теряя ни минуты продумать, как нам дальше строить нашу жизнь. Но прежде всего Алиса должна быть возвращена домой. И тогда ты можешь выбирать: или немедленно выйдешь замуж за Тендля, или мы поедем путешествовать в поисках подходящих встреч. Замужество с Тендлем имеет, конечно, много преимуществ. Но английский закон строг в части развода до такой степени, что было бы немыслимо освободиться, окажись он неподходящим мужем.
– Да погодите, мама, делить шкуру неубитого медведя. Я согласна написать Тендлю записочку и обещаю вам, что постараюсь повлиять на Алису, не доводя дела до суда. Она девчонка упрямая, но вс„ же можно попытаться. Я ей напишу и буду звать е„ приехать повидаться. Ну, мы и постараемся е„ не выпустить больше. Пусть опекун тогда судится с нами.
– Нет, Алиса не упряма. Если с ней обращаться ласково, – чего нам с тобой никогда не хотелось делать, – из не„ можно вер„вки вить. Покойный папенька не столько любил е„, сколько отлично понимал эту черту е„ характера и пользовался ею. Девчонка воображала, что он души в ней не чает, и отвечала ему настоящей преданностью. Если хочешь, чтобы Алиса приехала, притворись, что тоскуешь, напиши побольше ласковых слов. Она размечтается и приедет.
Умная Дженни, отлично понимавшая цельность и прямоту характеров отца и сестры, не заблуждалась по поводу их отношений. Она знала сходство вкусов и идей, на которых покоилась их дружба. Но что единственным подходом к Алисе были ласка и призыв к милосердию, – в этом Дженни не сомневалась. Написав коротенькую записку Тендлю, шутливо прося е„ извинить, – Дженни отдала записку матери, которая настаивала на том, чтобы самой отвезти е„ молодому человеку.
Правда, пасторша не столько верила в свои дипломатические таланты, сколько ей хотелось теперь убедиться в богатстве Тендля, который жил, судя по адресу, на одной из лучших лондонских улиц. Наскоро перекусив, пасторша отправилась в город. А Дженни села за письмо к Алисе. Сначала ей казалось, что письмо это написать легко и просто. Но прошло уже почти четверть часа, а на листе красовалось трафаретное: «Милая Алиса». Привычное горделиво-снисходительное отношение к сестре, властный, приказной тон, с каким она всегда обращалась с сестрой-дурнушкой, не позволяли ничего другого, что сама Дженни понимала как ласку.
Алиса продолжала ей казаться глупым реб„нком, достаточно упрямым в сво„м отношении к отцу и лорду Бенедикту, которых она свято чтила. Дженни вспомнила и вид Алисы, и отцовское выражение непреклонной воли, когда она, по мнению сестры, недостаточно почтительно отозвалась о лорде Бенедикте.
Наконец Дженни решила воззвать к гордости Алисы и доказать ей, что невозможно жить в чужом доме в роли приживалки графини Т., тогда как родная сестра обречена ею на одиночество. Дженни так искренно поверила, что она жертва жестокости Алисы, что ей стало легко, и она начала письмо с серии обвинений.