Две жизни
Шрифт:
– Вы меня не бойтесь. Я только любительница. Я ещ„ ученица, а не настоящая пианистка. Это снисходительность лорда Бенедикта заставляет его слушать и хвалить меня.
– Да, – улыбаясь, вставил Амедей. – Если вы ещ„ только ученица, то что же будет, когда станете артисткой?
– Трудно сказать, лорд Мильдрей, достигну ли я этого. Папа был пастор, а выше его, считаю, я певцов не слышала, если не считать лорда Бенедикта, в голосе и пении которого есть что-то особенное, чего я словами описать не могу.
Генри вспомнил голос Ананды, вспомнил, как бывало тот играл в Венгрии под аккомпанемент своего дяди, и у бедного
– Генри, я видеть этого не могу, и ещ„ больше не хочу, чтобы это видел лорд Бенедикт, – очень тихо, очень спокойно, но так повелительно сказала Алиса, что сл„зы юноши мгновенно высохли.
– Простите, – прошептал Генри, отирая слезу с е„ руки. – Я болен и потому не владею собой.
– Вы страдаете, но ведь никто у вас не умер, ничего ещ„ не потеряно. Мужайтесь, нельзя быть слабым в доме лорда Бенедикта… Он так велик, что тот, кто хочет быть подле него, должен найти в себе полное самообладание. Я слышу впереди голоса, мы догоняем общество. Будьте радостны, раз вы здесь. Верьте и поймите, что ничто не потеряно. Соберите же внимание и силы и покажите себя достойным того радушия, которое вам оказывает этот дом.
– Простите еще раз. Спасибо за поддержку. Вы так поразительно похожи на мою мать, что всякий, увидев вас вместе, принял бы вас за мать и дочь.
Голоса слышались вс„ ближе, и совсем неожиданно для Генри они очутились перед лордом Бенедиктом, который держал под руку капитана и объяснял Тендлю сложное строение цветка.
– А ты, Алиса, сумела привести братца Генри в радужное состояние духа. Как это, волшебница, тебе удалось? Я, как ни старался, а выходил у меня только рыцарь печального образа.
– Если бы у меня была такая сестрица, как леди Алиса, я бы, наверное, смог достигнуть чего-нибудь и меньше наделал бы бед, – принимая цветок от лорда Бенедикта и благодаря за него, сказал Генри.
– А разве у тебя не было близкого друга, который тебе мог бы помочь своей любовью?
– У меня есть мать, как вам, к моему удивлению, известно. Но я лишь недавно сумел оценить е„ любовь и дружбу и вообще понял, чем меня одарила жизнь. И только перед вами могу признаться в одной из грубейших своих ошибок.
– Не тоскуй, друг. Вс„ поправимо между матерью и сыном, если мать носит в сво„м сердце беззаветную любовь и ничего не требует за свой подвиг любви.
– О лорд Бенедикт! Моя мать – святая. Только не с иконы, а хлопочущая в нашем бедном доме. Рядом с ней все находят успокоение. Один я его не находил, я искал там, где были слишком высокие, недосягаемые для меня люди.
Возле Флорентийца оставались теперь только капитан и Генри.
– Я понимаю, ты скорбишь об Ананде. Могу тебя порадовать. Капитан Джемс прив„з мне письмо, и в н„м Ананда немало говорит о тебе. Он просит меня загладить его ошибки в отношении тебя. Но, как видишь, я и без его просьбы тебя разыскал, – ласково говорил Флорентиец.
На лице капитана в третий раз отразилось необычайное изумление. Письма, переданные ему для лорда Бенедикта незнакомым человеком, вс„ ещ„ лежали в его кармане. А лорд Бенедикт рассказывает Генри, о ч„м пишут в одном из них.
– Вот видите, друзья мои, как много ещ„ в жизни для вас непонятного, что кажется чудесным, а на самом деле вс„ просто и ясно. Тебе, Генри, повторяю совет Ананды: Радость – непобедимая сила. А вам, капитан, скажу больше:
Мужество, одно мужество и бесстрашие раскрывает ВСЕГО человека, ВСЕ Его силы и таланты. Старайтесь оба обрести свободное восприятие жизни, не отягощенное мусором личных неудач и скорбей. Живя здесь, не ощущайте себя выключенными из жизни, оторванными и сохраняемыми под моим стеклянным колпаком. Ощущайте себя подключенными к моей энергии, раскрытыми для самого большого героического напряжения.
Никакая скорбь не может сковать той абсолютно НЕЗАВИСИМОЙ СУТи, что жив„т в сердце человека. Находясь сейчас в нашей семье, ищите в себе гармонию. Здесь вам легче будет почувствовать мощь своего духа, легче прийти к радости понимания божественной красоты, в себе носимой.
Лорд Бенедикт покинул молодых людей, предоставив их друг другу, и направился к Сандре и Тендлю, старавшимся постичь тайну игры в бокс; оттуда вскоре послышался жалобный хохоток Сандры, поднятого лордом Бенедиктом одной рукой. Обратная дорога показалась Генри и капитану очень короткой, так были погружены они в свои думы. Увидев вблизи дом. Генри шепнул капитану:
– Дорогой капитан, благодарю вас, десять тысяч раз благодарю за вс„.
– Вот уж, Генри, не знаю, кто кого должен благодарить. На вашем примере я так много понял, что, право, мы квиты.
Незаметно промелькнул обед, и наконец вс„ общество перешло в гостиную, где стоял рояль. У лорда Бенедикта не было обычая после обеда в мужской компании пить спиртные напитки. Вино подавалось л„гкое, и заканчивали обед все вместе, вопреки английскому обычаю. Помня, что им говорил хозяин во время прогулки, оба гостя старались сохранить в себе мир и приготовиться к восприятию музыки без всяких предвзятых мыслей. Наль сидела рядом с капитаном, и он ещ„ раз имел случай близко наблюдать безупречность е„ красоты. И ещ„ раз сказал себе, что Наль не может быть сравнима ни с кем, даже с Анной, красота которой совершенна, как и е„ бездонные глаза, огромные, палящие. Анна плоть, хотя и утонч„нная и божественно прекрасная. Наль же стихия высшая, если и пришедшая на землю, чтобы жить по е„ законам, то только для того, чтобы рассеивать мрак вокруг себя.
Он взглянул на Алису, которой хозяин помогал поднять крышку рояля. И капитан решил, что он видит вовсе не ту Алису, которую, как ему казалось, он так хорошо рассмотрел и понял, к которой тянулось его земное сердце, как к равной ему сестре по плоти и крови. Теперь у рояля сидело существо, синие глаза которого, полные доброты, сверкали такой волей, силой, вдохновением, что тоже жгли, как огонь. А воздушная фигурка девушки словно жила не в этой комнате, а где-то далеко, кого-то видя, куда-то стремясь, и порыв е„ так сильно ощущал капитан, что ему казалось, вот-вот Алиса поднимется и улетит. Чем-то она напоминала ему совершенно не похожую на не„ Лизу, когда та брала в руки скрипку и так же забывала окружающее.