Две жизни
Шрифт:
Мало-помалу, то придвигаясь к зеркалу, то отступая назад, Дженни начала выделывать какие-то па. Не понимая, что она делает, она стала танцевать такой бесстыжий танец, до какого не додумалась бы и опытная соблазнительница. Дженни стало так весело, что е„ громкий смех несколько раз долетал до ушей горько и тихо плакавшей матери.
Много раз плакала в своей жизни пасторша. Но каждый раз это были сл„зы бешенства. Теперь она плакала слезами стареющей женщины, отверженной матери и совершенно одинокого существа. Только теперь пасторша поняла, что муж, которого она ненавидела, был единственным, кто жалел е„, единственным, кто относился к ней милосердно. Испытав, чем теперь платит ей Дженни за все е„ жертвы и любовь, пасторша плакала в полном отчаянии, понимая, что у не„ в жизни нет ничего, за что она могла бы ухватиться. Страшные призраки полного одиночества и смерти впервые встали перед ней. Прожитая
Перепуганная сверхъестественным явлением, забыв, что у не„ есть мать, забыв вс„, Дженни бросилась нагая из зала к себе в комнату, едва не сбив с трудом посторонившуюся пасторшу, и вскочила в постель.
«Это ко мне явилась ведьма старости, чтобы я не зевала и не пропускала даром дней. Ну уж нет! Могла и не являться. Ни одного дня без наслаждений не проведу», – думала Дженни. постепенно успокаиваясь. Утомл„нная долгим танцем, она стала засыпать, а между тем начинался новый день, когда мисс Дженни Уодсворд было суждено закончить сво„ существование и вступить в жизнь синьоре Седелани.
Долго стояла так пасторша на одном месте. Ей казалось, что теперь свершилось самое страшное и непоправимое из всех несчастий е„ жизни. Дженни
– сумасшедшая! Е„ гордость, е„ жизнь, е„ будущее – Дженни – безумная! Отчаяние высушило сл„зы, отчаяние в один миг переставило в е„ сердце местами все ценности. Что стоят теперь все богатства мира, если е„ дитя не может ими пользоваться? Не имея сил потушить вс„ ещ„ пылавшие свечи, заботливо приготовленные ею для завтрашнего дня, пасторша прислушалась, боясь смеха безумной Дженни, и поплелась в свою комнату. Бездна е„ горя сейчас открылась ей вполне. Вот почему Дженни была так груба с ней вс„ последнее время. Дженни давно уже, значит, была ненормальна, а она, мать, не понимала своего дитяти. Что ей вся вселенная, что ей вс„ живое во вс„м мире, если е„ дорогая дочь, е„ плоть и кровь, не с нею, не может теперь понимать прелесть жизни.
«О Браццано, Браццано! Ты соблазнил меня и бросил. Ты велел мне немедленно выйти за Эндрю замуж, скрыв от него свою беременность. Я послушалась, вс„ исполнила так ловко, а ты меня обманул. Обещал вернуться и не вернулся. Обещал помочь в самое трудное время,– где же твоя помощь?»
В этих терзаниях провела пасторша остаток ночи и вс„ раннее утро, забыв сказать прислуге, чтобы убрали ещ„ чадившие свечи.
Когда горничная вошла утром убирать зал, она была так поражена оплывшими свечами и закапанным полом, что немедленно отправилась к пасторше с докладом. К е„ большому удивлению, пасторша не обратила никакого внимания на е„ слова, только досадливо махнула рукой и велела позвать дворника, вс„ убрать и поставить новые свечи. Сама она, совершенно разбитая и духовно и телесно, лежала, как м„ртвая, на своей кушетке, ожидая смертного приговора: звуков из комнаты Дженни.
Но там вс„ было безмятежно спокойно. Часы шли, а из комнаты дочери вс„ так же не доносилось ни звука, и волнение пасторши достигло предела. Вот раздался стук в наружную дверь, это посыльный прин„с Дженни обязательный подарок: утренний букет цветов от жениха, сегодня особенно роскошный, и два письма, одно Дженни, второе матери. Передав горничной цветы и письмо, пасторша послала е„ будить Дженни, а сама, не смея войти, спряталась за дверью, чтобы вс„ видеть и слышать.
– Кто тут?– в ответ на стук раздался сонный голос Дженни. Узнав, что ей письмо и цветы, Дженни лениво поднялась с постели и впустила горничную. Взяв у не„ букет, она бросила его на пол и сказала девушке: – Принесите скорее вина, в горле пересохло. Услыхав, чего требует дочь, пасторша опечалилась ещ„ больше. Вс„ подтверждало ненормальность Дженни. Вернувшись в свою комнату, пасторша села в кресло и стала читать письмо. Взглянув прежде всего на подпись, она увидела, что оно было от Бонды. Ещ„ вчера она была бы рада его получить. Но последняя ночь унесла всю е„ энергию и жизнерадостность. Она равнодушно держала письмо, не читая его, и вс„ прислушивалась, чем ещ„
– Мама, что с вами? Почему вы сидите неодетая? – вдруг услышала пасторша и увидела Дженни в роскошном халате своего жениха. Лицо е„ было очень бледно, глаза тусклы, вся она была вялая и заторможенная. Положительно, это была какая-то новая, незнакомая матери Дженни. Прежняя Дженни говорила повышенным тоном, в движениях е„ сквозили энергия и темперамент. У Дженни сегодняшней вид был утомл„нный, ко всему она была равнодушна, медленно тянула слова, словно подтверждая ночные мысли пасторши о том, что вс„ великолепие мира уже не заинтересует е„. Пасторша хотела узнать, помнит ли Дженни о том, что делала ночью, и знает ли она, что мать видела е„ у зеркала, но спросить боялась.
– Я что-то плохо спала и видела дурные сны, – вяло цедила слова Дженни. – Кроме того, это ожерелье так неудобно, оно давит на меня своей тяжестью. Как глупо делать тайные замки. Должно быть, много глупостей проделывается на Востоке, если судить по моему жениху и его дядюшке. От кого письмо?
– От синьора Бонды, но я ещ„ не успела его прочесть. – Ну, читайте. Я тоже ещ„ не успела прочесть своего. Надеюсь, что сегодня хоть до регистрации я не увижу ваших протеже.
– Дженничка, деточка, неужели тебе не нравится твой жених? Ведь он такой красавец! И ведь ты ещ„ свободна, ты можешь отложить свадьбу, можешь и забрать сво„ слово назад.
– Ха-ха-ха! Вот как вы теперь запели! То вздохнуть было невозможно без ваших наставлений по поводу того, как привлечь и не упустить Армандо, а теперь заговорили об освобождении. Поздно, мамаша. Когда дочке нацепили ошейник, – не стоит прельщать е„ свободой. Сами толкали в ловушку, а теперь желаете умыть ручки в чистой воде и соблюсти невинность. Эх вы! Хоть бы теперь проявили каплю любви к реб„нку, любви, которой хвастались и прикрывались всю жизнь.
Все эти ужасные слова Дженни говорила вялым тоном, точно автоматически двигающая губами безжизненная кукла, и от того они казались пасторше ещ„ страшнее. Дженни тяжело встала с кушетки, перешла в зал, где и осталась, велев подать себе туда завтрак. Пасторша, вдвойне убитая и видом Дженни, и е„ словами, сидела, чутко прислушиваясь, что происходит в зале. Но там ничего особенного не происходило, кроме того, что Дженни велела настежь открыть окна. Пасторша стала читать письмо Бонды.
«Милейшая и любезнейшая леди Катарина! Наш общий друг, князь даБраццано, напоминает Вам о клятве Вашей юности, данной Вами ему на веки вечные. Вы клялись на его драгоценном ч„рном бриллианте быть ему верной и послушной во вс„м, покоряться всем его приказаниям. До смерти Вашего мужа он предоставлял Вам жить, как Вам хотелось. Теперь он требует: оставьте Вашу старшую дочь в покое, у не„ будут руководители, которые дополнят е„ воспитание. Вы сами отлично знаете, кто отец этой Вашей дочери, и если не подчинитесь тем требованиям, что ставит Вам через меня да-Браццано, обе Ваши дочери узнают истину. Вторую Вашу дочь, единственное дитя пастора. Браццано требует в ж„ны для Анри Дордье. Не входя в обсуждение того, как могло случиться, что Вы выпустили младшую дочь из рук, Браццано дал нам задачу привезти е„ к нему в Константинополь. По задуманному нами плану из судебной конторы мы увез„м е„, если понадобится, силой, для чего у нас уже есть люди. Ваша же роль в этом деле должна заключаться в том, чтобы ожерелье, которое я передам Вам сегодня. Вы накинули ей на шею, когда будете е„ обнимать, до начала слушания дела. Остальное предоставьте нам. Помните только: одной рукой, на которую я Вам надену браслет Браццано, крепко обнимите девочку, а второй, как бы гладя головку, накиньте ожерелье. Я привезу Вам лекарство, чтобы Вы завтра были совсем здоровой. А сегодня оставайтесь дома, свадебная церемония будет скромной и короткой и вс„ обойд„тся без Вас. Я и жених будем у Вас к четыр„м часам. С почтением Тибальдо Бонда».
Ужас пасторши переш„л в какой-то духовный и физический паралич. Уныние, которое владело ею вс„ утро, страх, отчаяние и страшное разочарование в человеке, о котором она сохраняла какие-то иллюзии юности, разбили е„ совершенно. Это страшное письмо, которое вчера она старалась бы сжечь, сегодня оставляло е„ равнодушной. Не вс„ ли равно, как сейчас будут думать о ней? Ведь Дженни безумна, она даже не пойм„т того, о ч„м говорится в письме. А у не„ отнимают единственную ниточку к теплу жизни, Дженни, пусть даже безумную.