Две жизни
Шрифт:
Ловко выспросив вс„ о лорде Бенедикте, он предложил Дженни написать сестре записку, известив е„ об опасной болезни матери и о своей печали: ведь завтра е„ свадьба, а сестра даже не знает, кто е„ будущий муж. Пусть Алиса приезжает с подателем письма, а завтра после бракосочетания верн„тся домой. Дженни, весело смеясь, подшучивала над заочным женихом Алисы – Анри Дордье, который никак не ждет, какого невзрачного ут„нка ему приготовили в ж„ны. Анри вздыхал и отвечал ей в тон, что близкое родство с нею вознаградит его за многое. Когда письмо было готово, синьор Бонда спрятал его в свой карман и сказал, что он сам поедет к Алисе и привез„т е„.
Расставшись с вес„лой компанией,
– Мы зарегистрируемся у нотариуса, мамаша. А уж если вам кажется необходимым церковный обряд, мы можем отложить его до вашего выздоровления. Но дядя находит, что церковный обряд дело устаревшее и никому ненужное.
Пасторша с сомнением покачала головой, но не решилась спорить с авторитетом синьора Бонды, присланным к ней самим да-Браццано. Воспоминания о юной любви вставали сейчас в е„ сердце, которое одного только Браццано, пожалуй, и помнило всю долгую жизнь. Время шло, с минуты на минуту ожидали Алису. Но е„ вс„ не было. Наконец, раздался стук молотка, но, увы, вместо Алисы появился раздосадованный и злой Бонда.
– Почему вы мне не сказали, что это какая-то крепость, а не дом?
– Крепость? Да это один из самых изысканно обставленных домов. Какие картины, какой фарфор…
– Я не об обстановке говорю. Я говорю о целых баррикадах вокруг дома, через которые не пробер„шься. Я даже письма передать не смог, не то что увидеть Алису, – рычал Бонда, накидываясь на Дженни.
– Я же вам предлагала, что поеду сама и привезу сестру. Мы с мамой там бывали не раз и никаких баррикад не видели. Я ещ„ раз предлагаю вам поехать со мною за Алисой.
– Оставайтесь дома и ложитесь пораньше спать, чтобы завтра быть пленительной, – силясь улыбнуться, ответил Бонда. – И не такие баррикады брали, а тут какой-то дурак Бенедикт.
Вскоре гости простились и уехали, а мать с дочерью остались одни.
– Ну, вот и дождались мы, драгоценный мой ангелочек, любимая моя Дженничка, великого дня твоей свадьбы.
Как только гости ушли, Дженни опять принялась теребить сво„ ожерелье.
– Дженни, дорогая, что это ты делаешь? – с ужасом закричала пасторша, мгновенно перейдя от размягченного тона к раздражительным интонациям, заметив, чем занимается е„ дочь перед зеркалом.
– Чем кричать или говорить глупости о каких-то великих днях, вы бы лучше помогли мне снять этот собачий ошейник, – не менее раздраж„нно закричала Дженни.
– Боже мой! Да что же это с тобой делается? Где ты бер„шь такие выражения? Чем ты можешь быть недовольна? Ведь как в сказке: на ковресамол„те прилетел жених и, как из волшебного ящика, выпрыгнул дядюшка, чтобы озолотить тебя. А ты вс„ только фыркаешь. Право, когда жив был отец, характер у тебя был лучше. А сейчас я просто теряюсь, не зная, как с тобой ладить.
– Ничего. Через пять минут засн„те, а ещ„ через пять – захрапите на весь дом, и не только свои заботы забудете, но и обо всех на свете помнить перестанете. А мил или отвратителен ваш храп, вас мало беспокоит. Об одном прошу: спите и храпите, сколько влезет. Но в мои дела не вмешивайтесь. Иначе я вас завтра же брошу.
С этим ласковым и почтительным выступлением нежная дочь ушла к себе, чтобы провести здесь
Чем дольше курила Дженни, тем разительнее менялось е„ настроение, и наконец ей стало весело. Вс„ печалившее и раздражавшее ещ„ минуту назад стало казаться пустяками. В голове у не„ зашумело, как после хорошего стакана вина, которое за последнее время Дженни приучилась пить. Она чувствовала приятное волнение в крови. Ей стало жарко. Она сбросила халат, встала и увидела сво„ смутное отражение в большом зеркале.
Она зажгла канделябры и увидела себя в одной рубашке, с расширенными глазами, пылающими щеками и улыбающимся лицом. Дженни понравилась себе. Ей захотелось ещ„ света. Она зажгла все свечи, стоявшие на столах, но этого ей показалось мало. Она встала на высокий стул и специальной свечой на палке зажгла обе люстры. Теперь комната пылала, и в ней пылало вс„ существо Дженни. Она снова подошла к старинному зеркалу, распустила волосы и стала любоваться собой. Ожерелье в огнях сотни свечей переливалось всеми цветами радуги, и жемчуг, который был голубым, и это отлично знала Дженни, сейчас казался огненным.
Дженни изгибалась во все стороны, фигура е„ отражалась в другом зеркале, пышные рыжие волосы казались огненным плащом и светились вокруг не„ красным пламенем. Ей пришло в голову, что она, собственно, не знает себя и никогда не видела себя голой. Дженни, воспитанной в чистоте, которую разливал вокруг себя пастор, до сих пор не приходила мысль о своей наготе. Теперь же, в сияющем зале, с огнем, пылавшим в е„ крови, Дженни стала осторожно спускать сорочку с плеч. Обнажив безукоризненные руки и грудь, Дженни замерла от восторга. Она вс„ ниже спускала свой единственный покров. Вот открылся живот, бедра, вот сорочка упала к ее ногам. Дженни стояла, зачарованная собственной красотой. Она отбросила прочь кусок батиста и кружев, мешавших ей любоваться своими маленькими ножками.
– Как я прекрасна! Подумать только, ведь я не знала, как я хороша, – тихо смеясь, говорила Дженни. – Разве не счастливец тот, кто будет обладать этими сокровищами…– продолжала она разговаривать сама с собой, влюбленно рассматривая прелестное сво„ тело. – Да разве это возможно, чтобы кому-то одному досталась такая красота? Многим, многим должно украсить жизнь это чудесное тело. Чего стоит рядом со мной Алиса? Или эта дурнушка Наль? Как будут они обе убиты в конторе! И сам лорд Бенедикт вряд ли устоит против подобных женских чар. О. вот теперь начнется настоящая жизнь: