Двенадцать дней лета
Шрифт:
– Демьян.
Его взгляд скользит по моей фигуре и задерживается на ногах.
– Мы договаривались о том, что никакой личной информацией не обмениваемся.
– Слууушай, – он приподнимает солнцезащитные очки.
– Что?
– Это чё колготки?
– И? – настороженно на него смотрю.
– Раздевайся, – выдаёт мне вдруг.
– В смысле раздевайся? Офигел, что ли?
Кровь приливает к щекам.
– Мне нужны твои колготки, киса.
– Фетишист или голову напекло?
Ни
– Давай, Валь, для дела надо. Проверим один советский лайфхак на практике.
Валя???
– Отвернись.
Закатывает глаза, но послушно выполняет мою просьбу.
Открываю дверь авто. Прячусь в салоне, разуваюсь и начинаю оперативно стаскивать с себя тонкий капрон.
– Пошустрей там, ладно? – подгоняет со своего места. – Иначе расплавимся тут к херам.
– Готово, – встаю, поправляя платье. – Держи.
– Отлично, – забирает у меня трофей. Зачем-то проверяет на прочность. Кивает. – Иди-ка сядь за руль, Валь. Заведёшь мотор, когда скажу.
Н-да. Не послышалось значит.
– Если что, меня зовут Лера, – ныряю босыми ногами в туфли.
– Лера?
Поднимаю взгляд, и мы встречаемся глазами.
– Да. Valentino – это бренд платья.
– А. Ясно.
Ржёт.
Моя очередь закатывать глаза.
Колхозник. Что с него взять?
Глава 1
За несколько дней до событий, описанных в прологе
– Всем доброго вечера.
Отец занимает своё место во главе стола.
– Салют, пап.
Сегодня он и впрямь не опоздал к ужину. Как и обещал, явился ровно к семи, и это на него совсем не похоже.
– Эй, подавай горячее, – щёлкая пальцами, громко командует Эллочка.
– Что ещё за «эй»? Её зовут Татьяна! – напоминаю сухо.
– Андрюшенька, дорогой, как дела на работе? – не реагируя на мой комментарий, вскакивает со стула. – Дико устал, наверное?
Скривившись, наблюдаю за тем, как эта тощая вобла перед ним лебезит.
– Устал, малыш, – кивает он, слегка послабляя узел галстука.
– Бедная моя пуся!
Наглая девица гладит батю по плечам, после чего целует утиными губами его лоснящуюся лысину.
– Вы не могли бы воздержаться от всего этого в моём присутствии? Боюсь, как бы не стошнило на персидский ковёр.
Недалеко от правды.
– Лера!
Батя хмурится, посылая в мою сторону тот-самый-взгляд. Предупреждающий.
– Что? – выгибаю бровь. – Непривычно, когда гендиректора крупной нефтедобывающей компании величают «пусей», – буквально выплёвываю ненавистное прозвище.
– Милая, но мы ведь дома в кругу семьи, –
– Не называй меня так! Сколько раз повторять? – смотрю на неё недовольно.
– Прости-прости, – в очередной раз приторно фальшиво извиняется, изображая раскаяние. – Забыла, что ты просила обращаться к тебе исключительно по имени.
– Купи таблетки для концентрации памяти. И ещё, про семью, – выдерживаю многозначительную паузу, – то, что ты спишь с моим отцом, вовсе не означает, что ты «в её кругу».
– Валерия! – вышеупомянутый отец стучит кулаком по столу, и посуда, сервированная Татьяной, звякая, подпрыгивает.
– По факту, пап, – отражаю невозмутимо.
– Ты слишком много себе позволяешь.
Вена на его лбу вздувается и начинает интенсивно пульсировать. Так случается, когда Андрей Владимирович гневается.
– А она? – киваю в сторону Эллочки. – Кем себя возомнила? Хозяйкой дома?
– Прекрати, – цедит сквозь зубы.
– Какие-то непонятные люди второй день подряд ходят по двору.
– Они приводят территорию в порядок.
– Ты разрешил ей изменить интерьер нашей гостиной?
– Лера помешала нам с дизайнером обсудить детали, – присаживаясь, жалуется эта коза, театрально вздыхая.
– Нечего обсуждать. Ты собиралась снять со стен картины, которые висят тут два десятилетия.
– Я просто хочу немного обновить…
– Не надо покушаться на то, что тебе не принадлежит, – перебиваю, даже не дослушав.
– Но ты ведь даже не видела мой дизайн-проект! – надувшись, возмущается обиженно.
– Всё останется так, как было при маме, – по слогам чеканю для непонятливых. – Хватит давать распоряжения направо и налево. Ты здесь никто и никогда не займёшь Её место, ясно?
В обеденном зале повисает неприятная тишина, давящая на перепонки.
Неотрывно смотрим друг на друга, и обоюдная неприязнь в этот момент, зашкаливая, ощущается как никогда остро.
– Ах никто? – она, усмехнувшись, прищуривается. Распрямляет спину. Вскидывает подбородок. – Дюююш… – бесяще тянет гласные.
– Боже, – закатываю глаза, ибо она произносит ещё одно уменьшительно-ласкательное, которое я не переношу.
– Думаю, самое время сообщить твоей дочери о наших планах, – поворачивается к отцу и кладёт свою руку поверх его. – Смысл тянуть? Ей давно пора узнать о предстоящей свадьбе.
Чего-чего?
Свадьба?
Дурная привычка, за которую вечно ругали в детстве, впервые чуть не сыграла со мной злую шутку. Едва не падаю со стула, на котором привыкла балансировать.