Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней

Мюрай Лоррис

– Граница чего?

– Твоя. За нее ты не должен заходить никогда, ни под каким видом. Что бы ни случилось, не пересекай ее. Никогда. Договорились?

Джек провел границу наобум, но этого он не сказал.

– А что там такого ужасного по другую сторону?

– По другую сторону? Ну… ничего, я полагаю. Это твоя территория, и ты не должен за нее выходить, вот и все. Не будь ты таким нулем в бейсболе, знал бы, что такое база и когда ты «сейф», невредим то есть.

– Да знаю я.

– Пока

ты находишься на своей территории, ты невредим, стало быть, в безопасности. А я хочу, чтобы ты был в безопасности.

Впервые за несколько часов Джек Стивенсон позволил себе расслабиться и сказал тоном почти сентиментальным:

– Все, что я здесь делаю, – это для тебя, чтобы ты был невредим. Надо будет побыть вдали от чужаков, ясно, Уолден? Вот что важно, очень важно.

И Джек, отодвинув миски, опустошил на откинутую столешницу коробку патронов. Он пальцем разделил ее на две кучки, пересчитал.

– Двенадцать тебе, двенадцать мне, по-честному, – сказал он, убирая свои в коробку.

– Мы собираемся кого-то убить, папа? Я шучу.

– Это для охоты.

Уолден наконец понял. Джек решил приобщить его к охоте. Мужское занятие, понятное дело.

– Или убить человека? – хихикнул он.

– Что?

– Я слышал, как ты сказал это однажды. Что ты не мужчина, если кого-то не убил. А ты уже убил кого-нибудь?

Джек вздрогнул.

– Тебе померещилось, или я был пьян. Если еще когда-нибудь услышишь от меня подобную чушь, сделай одолжение, Уолден, напомни мне, что с такими вещами не шутят.

– Как хочешь.

– Карабином пользуйся, только если не можешь этого избежать. Бывают такие случаи, когда избежать этого невозможно.

Джек отошел в сторонку и заглянул в свой телефон. Уолден увидел, как он что-то набирает. У него это всегда скверно получалось, потому что он для этого пытался пользоваться большими пальцами, а они у него были слишком широкие. Отец, наверное, хотел узнать сегодняшний результат «Ориолс». Уолден истолковал его гримасу как неблагоприятный знак. Самому ему было глубоко плевать на балтиморскую команду, иной раз он даже втайне радовался поражению героев города, но знал он и то, что за каждым проигрышем всегда следовал тягостный вечер дома. Когда «Ориолс» получали взбучку, Уолден мог огрести такую же в любой момент.

Словно чудом, когда он думал об «Ориолс», обязанных своим именем оранжево-черной иволге, послышался птичий щебет или скорее воркование (стало быть, ничего общего с певучим свистом иволги). Его взгляд упал на что-то, завернутое в тряпицу и по форме похожее на птичью клетку.

– Да, – сказал Джек, – я еще должен дать тебе указания на этот счет.

Он развернул тряпицу, и Уолден с удовлетворением увидел, что угадал верно. Это была клетка, а в ней голубь.

– Ты помнишь, что мы сделали

с Ченом в прошлом месяце?

– Окольцевали?

– Верррно! А можешь мне сказать, чему ты научился?

– Что на кольце должны значиться имя и адрес хозяина.

– Что еще?

– Что хороший турман может пролететь шестьсот миль за день, чтобы вернуться в свою голубятню.

– В любых условиях?

– Нет. Его надо выпустить на открытом месте, в хорошую погоду, чтобы он мог ориентироваться по солнцу.

– А почему он так спешит вернуться?

– Потому что его ждет жена.

Джек расхохотался.

– Повезло ему.

Уже больше двух лет назад Лизбет, мать Уолдена, покинула дом Стивенсонов. Уолден много месяцев не мог изгнать из ночных кошмаров крики Джека в соседней комнате во время жестоких ссор, предшествовавших разрыву. Лизбет, насколько он знал, жила теперь с каким-то перуанским дипломатом.

– Ты сможешь это сделать, мой мальчик? Сможешь выпустить голубя в правильных условиях?

– Думаю, да.

– Но главное – письмо, не так ли?

Джек положил на стол конвертик из папиросной бумаги.

– Чен показывал тебе, как надо делать?

– Он говорил, что коломбограмму лучше всего прикреплять или под крыло, или под хвост. Так лучше, чем на лапку.

– Ты помнишь слово, это хорошо. Ты вообще любишь слова, Уолден. Но помни еще, что коломбограмма – не роман. И этот голубь – в каком-то смысле ружье с одним патроном. Иначе говоря, письмо должно быть коротким, и голубя следует выпускать только в случае необходимости. Крайней необходимости.

– Я думал, это чтобы выигрывать соревнования.

– Забудь о соревнованиях. Мы говорим не о голубятниках, а о твоем положении.

Уолден кивнул и, подумав, спросил:

– Что же у меня за положение, папа?

– Ну, скажем, положение человека, у которого в случае крайней необходимости есть под рукой только один голубь. Если ты выпустишь нашего вестника, Чен получит твое письмо через несколько часов.

Уолден окинул взглядом бревенчатую хижину в поисках чего-то, что могло от него ускользнуть. Дрожащим голосом он спросил:

– Ты хочешь сказать, что я могу заблудиться? Заблудиться в лесу? Давай лучше поохотимся вместе, папа.

– Не требуй слишком многого от этого голубя. Если ты заблудишься в лесу, он за тобой не прилетит.

В хижине уже почти совсем стемнело, и легко было представить себе блуждания в темном лесу. Джек достал из ларя лампу и бутыль керосина, победоносно подняв их вверх – на самом деле он приберегал эту находку.

– Везет тебе. Будешь при свете. Ты же до смерти боишься темноты.

Джек говорил короткими фразами, отделяя их друг от друга, как будто каждая содержала важнейшую информацию.