Двенадцать обреченных

Федоров Андрей Венедиктович

Я прошел пешком к подъезду. А на другой стороне улицы пошла мне навстречу исполинская тень (солнце стояло уже очень низко) и тут же скрылась, смешалась с другими. И все-таки запомнилась чем-то индивидуально отличным, знакомым. Тот, кто прошел впереди меня по тому же тротуару, миновав дом, где жила Даня, обладал запоминающимся вздувшимся туловищем и головой необыкновенно круглой, с очень слабо развитыми носом, подбородком… да, очень знакомые голова и туловище! Я не мог вспомнить, кто это. И вошел в подъезд.

Три удара. Пауза. Удар.

Через

минуту я все повторил.

Я уже не ожидал ничего, кроме беды, очередного трупа, я поворачивался, чтобы уйти, бежать хотя бы защищать себя и свою семью… Но тут Даня открыла дверь.

— Что случилось?! Что-нибудь случилось?

— Нет! Но ты опоздал! Я думала, что-нибудь случилось!

Она тоже перешла «на ты», и правильно: никаких церемоний в этой круговерти!

Я прошел в квартиру, и мы заперлись подробно и тщательно на все замки.

— Что же было после телки?

— Ничего страшного… но принесли посылку.

— Так, — сказал я.

В квартире не видно было пока следов разрушений, на Дане — рваных ран. Неужели догадалась сама?

— И ты?

— Я ее не стала вскрывать.

— Где она? А. Вижу.

Конечно, на кухне. Ящичек небольшой, фанерный. Пожалуй, «Ф-I» не влезет. Новая конструкция? Изобретательный убийца. Это не укладывалось уже в набросанный мною портрет, но в то же время: какая тупая, настырная последовательность! И еще: а если это дистанционная мина? Может быть, прослушивают телефон и нас с Даней решили ликвидировать парой? Вместе полетим? Опять-таки как теперь впутаешь в эту историю милицию? Надо будет все начинать сначала. И про отравление Левы, чего никак не хочет Даня…

— Я попробую вскрыть, — решительно прошел я на кухню, — дай нож.

— Не надо! Боже мой!

— А ты выйди… ну, туда, где музей. Ложись там на пол на всякий случай… вон стена капитальная. Осколки не попадут. А взрывная волна… мимо пойдет, вон туда, в окна.

— Андрей!

Но я уже сам нашел нож и двумя тычками проломил фанеру.

И мне опять повезло.

Это была на этот раз «РГД» с радиусом поражения, как я помнил, — 20—25 метров. Я-то, правда, был в полуметре.

Вне всякого сомнения, мину изготовил тот же мастер, и на этот раз записки (рисунка) не послал. Поэтому мне вовсе не требовалось рисковать собой (и Даней, визжавшей где-то за стенами), так как спусковой рычаг был надежно прижат к фанерной крышке. Пусть так и будет.

Я позвал Даню, предварительно (с глаз долой) закинув фанерную мину на верх буфета, вероятно, имея смутный план загнать очередной фугас при случае Николаю.

— Что?! Что там?!

— Мина. Граната. Если вскрывать начиная с крышки, будет взрыв. Но мы вскрывать не будем. Все это настолько нелепо и скоротечно, что пора нам с тобой пить чай и подводить итоги. — Теперь я стал предельно напряжен и внешне спокоен. И это подействовало на Даню. Конечно, прекрасно, когда рядом есть кто-то спокойный и уверенный.

— Она там?

—

Там. Она сейчас безопасна. Этот идиот следует шаблону. О телках меня не спрашивай. Давай сначала твою и поставь чайник.

Нет, никаких дистанционных взрывателей идиот предусмотреть не мог. Два стереотипных решения. И мину, конечно, принес Скоков. Это же его тень я видел на стене!

— Я ведь просил никому не открывать! Даня!

— Позвонили. А… у меня шумела вода в ванне. Я думала, что это ты. Ящик стоял у двери. Это буквально за пять минут до того, как ты пришел!

Даня поставила чайник и принесла листок с рисунком. Я достал свой листок. Одна рука. Одна шариковая авторучка. Даже две половины одного листка бумаги.

— Когда-нибудь Лев говорил тебе что-то о телках, быках, коровах? У тебя есть телефоны и адреса всех друзей… да, у художников друзей навалом. Давай всех, а я выберу нужных. Я знаю, кто это. То есть я знаю, что один из оставшихся: или тезка мой Андрей, или Галя, или Татьяна. Или Ира. Или Саша.

— Женщины?! Галина и Татьяна?

— И женщины с ума сходят.

— А это делает сумасшедший?

— Даже спрашивать не стоит. Ты что? Подумала о прежних Левиных женах? Которые убили Худур, Бориса, их соседку, подложили бомбу мне, да-да, я опоздал, потому что разряжал точно такую же посылку.

— Маньяк?! Как в этих фильмах?!

— Их без фильмов хватает. У меня в биографии такой уж есть. Воевали.

— Отравленное шампанское принес Скоков!

— Обе эти гранаты тоже принес Скоков. Но он просто посыльный. Ему платят — он носит. Листки с «телками», ящички. Уверен, что он не знает, что в них. Но он выведет на убийцу. Ну как? Пойдешь в сыщики?

— Мы будем следить за Скоковым?

— Мы будем узнавать адрес Скокова. И тех четверых. У меня есть сведения, что маньяк ли, маньячка, но это из тех четверых.

Даня перебирала Левкины тетрадки — «слоеные пироги» с торчащими клочками. Я помню, что когда-то Лева записывал адреса и номера телефонов на стенах, манжетах, на ладони. У него вообще все было сплошь покрыто адресами и телефонными номерами. И ведь он довольно легко находил нужные: а, мол, — приподнимает унитазную крышку, Саша-то, да, я помню, сюда вот записал, вот он, номерок, не смылся почему-то. Я и сейчас, вспомнив Левины привычки, обнаружил пару телефонных номеров на торце подоконника, а вон цепочка цифр тянется по краю абажура…

— Может быть, вот здесь.

— Это какой хоть год?

— Это прошлый. Наливать? Горячий.

— Да. Три ложки. Мне сахар помогает. Мозгам. Если еще они есть.

— У тебя-то есть… а маньяки обязательно сумасшедшие.

— А как иначе? Обязательно.

— Но ведь тогда, если ты психиатр, ты же можешь по другим деталям, по признакам разным. Если сумасшедший психически больной какой, то он же и в личной жизни, и в работе как-то покажет, что больной. Или он только вот маньяк, на него иногда как бы находит?