Двенадцать обреченных

Федоров Андрей Венедиктович

— Я поняла. Бог с нею, с красавицей. Вторая.

— Галя Полубелова. Эта, конечно, странная. Манерная, как я сейчас скажу. Томная, важная, с претензиями. Она была с тем, покойным, Яшей. Села к нему на колени и весь вечер так и сидела. Яша млел, а она хитро помалкивала и вставляла, я смутно помню, какие-то идиотские замечания. Она, по-моему, на улицу-то не выходила. И потом, кстати, они с Яшей так и остались, женились. Ну с чего ей убивать?

— Он же умер. Она уже лет пять одна?

— Да не годна она на эту роль! Хоть, пускай,

она слегка «наша». Допустить какой-то кратковременный психоз? Тогда? Согласен, что ее бы проверить надо. Возьмем на заметку.

— Одна осталась.

— Да. Последняя. Еще одна Ира. Чацкая. Такая знаменитая фамилия. А сама…

— А она с кем пришла?

— С Генкой. А я, если тебе интересно, с той Ирой, что умерла. Но тут так получилось, что что-то у той Иры стало с Гиви наклевываться… да мне-то было, в общем, все равно. Поэтому я присоединился к Генке. Мы с этой Ирой и сидели рядком. Это такая крупная, высокая красавица, кстати, она лучше всего на пляже смотрелась… в общем, все в ней было просто. Сейчас она уже сто лет замужем, опять же, насколько знаю. Не работает. Дети. Незлобивая, простая… пусть даже примитивная. Нет, не она.

— Да у тебя выходит, что никакого маньяка нет. Может, ошибка, что это связано с Гаграми? И с этими рисунками?

— Нет, связано, — я стал листать Генкину тетрадь, — тут адреса и телефоны…

Из тетради выпал конверт. Адрес отпечатан на машинке. В конверте листок. А отправлено… шесть дней назад. Выходит, Генка получил уведомление тоже. Перед смертью.

На листке — все тот же рисунок.

Теперь у нас было три одинаковых листка. Три одинаковых бычка ли, коровки ли, телки ли. Он мне почему-то не сказал о письме. Может, забыл.

— Нет, Даня. Маньяк тут. Рядом.

Глава 7

— Нет, — сказала Ира, — не узнаю.

Я узнал ее голос сразу. Голос не меняется лет до шестидесяти. Мы с Даней начали с Иры «второй».

— Гагры? Андрей? Гиви? Ой, что-то смутно помню. Черт-те когда… нет, его не помню. Знаешь, Андрей, а ведь ты бы тоже не вспомнил. Ты с какой-то просьбой? И причем к моему мужику. Не знаешь даже, кто он? А я тебе зачем?

Объяснять ей все с начала я не стал. Времени ушло бы много, толку — никакого. Я попросил, в связи с необычными обстоятельствами, не открывать лишний раз двери и проверять все посылки и даже письма.

— Странно, — сказала Ира, — я тебя плохо помню, но на рэкет ты вроде не тянул. Я сейчас сообщу в милицию об этом разговоре. Как твоя фамилия, не помню?

Я положил трубку. Дура ты, Ира. Все в куче: рэкет, Гагры, муж. Но, может, все-таки будет осторожнее.

Даня, скептически ухмыляясь, наблюдала за моими гримасами:

— Что? Вроде профессорской жены? Да я вижу. Ну и черт с нею!

— Жалко ведь. Залетит. Анонимно позвонить в милицию? Что, мол, готовится покушение. Или что в этом доме бомба. А сейчас ее может не быть. Каждый день звонить, что бомба? На третий

раз просто не пойдут. Нет, мы пошли не тем путем!

— Я понимаю. Но адреса Скокова у тебя нет.

— Да. И в Левкиных бумагах нет. Если на мебели и на дверях поискать?

— Поручи это мне. А то нет конкретных поручений.

Даня удалилась искать адрес или телефон Скокова. Действительно, в самых невероятных местах. Теперь она слабо шуршала где-то за стенами, может, в той же мастерской.

У Андрея не отвечали. Потом оказалось — работает автоответчик, отнесшийся ко мне с презрением, реагируя азбукой Морзе, чем-то вроде «SOS».

У Полубеловой трубку сняли:

— Кто ее спрашивает?

— Знакомый.

— Сейчас. Ждите.

Прошло около минуты.

— Слушаю. Я знаю, откуда вы мне звонили. Не пытайтесь скрыться. Через десять минут с вами будут беседовать.

Я положил трубку и пошел искать Даню. Даня хныкала над шкатулкой с безделушками:

— А вот это он мне на Новый год подарил.

— Сейчас приедут из милиции. Я нарвался на какую-то службу. Что-то случилось. Но мы, на всякий случай говорю, никаким расследованием не занимаемся. Я пришел навестить старого друга, оказалось, что он умер, и я стал звонить другим друзьям известить, сообщить. Понятно? Ты поняла?

— Будет обыск?

— Да нет! Не думаю! Только ты в это не лезь. Конечно, молчи про бутылку для Левы. Нам или все надо рассказать — и тогда эта уголовная машина будет год все разгребать без толку, или уж вообще молчать. Инфаркт. Ясно? У Левы был инфаркт.

— А может, они бы как раз помогли найти Скокова? По «Цабу», например?

— Я уже звонил. Не живет такой в Москве.

У Дани голова работала в противоположных направлениях:

— А если это не милиция?! Почему милиция?!

Я и сам не знал почему. Тон, голос, мгновенное определение моего «местопребывания». Как в прошлый раз. Но ведь и не только милиция в наше время обладает начальственным тоном, голосом и возможностями для «определения».

— Давай все-таки изготовимся, Даня.

— Как?!

— Ты соберись, ты же в халате.

— На голое тело!

— Это я заметил. Оденься.

— Я уже не успею!

Я решил успеть. Собрал в свою сумку Генкину тетрадь, все три листка с «телками», забрал свои зажигалку и сигареты, а в кармане наткнулся на браунинг.

Если обыск, пять лет обеспечат. А у Дани прятать…

Я представляю теперь, что чувствуют люди в момент неожиданного взрыва. «Ожиданный» я пережил.

В долю секунды ты ощущаешь, что происходит нечто ужасное. Правда, в эту долю секунды мышцы, нервы, зрение и слух успевают предпринять максимум усилий для встречи с катастрофой.

Нам повезло: я был у стенных шкафов в большой комнате, Даня пошла в спальню переодеваться, но в дверном проеме не оказалась.

От входной двери вспух внутрь квартиры алый шар и лопнул. Я оглох.