Двенадцать шагов фанданго

Хаслэм Крис

— Это не просто защита от солнца, — пояснил он. — Это в целом имидж братьев Фрик. Должно быть, ты единственный парень на побережье, который еще носит ковбойские сапоги!

Строго говоря, это было не совсем так, но я снял очки, чтобы не смущать его. Он и без меня был шокирован пассажирами авиалайнеров, посещавшими бар «Бульдог», которые кружили, подобно беременным орлицам, над взлетно-посадочными полосами аэропорта Малага. Я выпил за день шестую порцию бренди и продал свои последние две упаковки страждущей парочке городских

хиппи, увлекающихся татуировками. Показал им свою татуировку, но они были слишком возбуждены, чтобы оценить ее.

— Это должно быть хорошего качества, — предупредила девица, поглаживая упаковку пальцами в серебряных кольцах, в то время как я убирал ее деньги в карман.

Я был искренне озадачен.

— Что будет, если качество не устроит?

— Они напишут письмо в «Тайм-аут», — предположил Триггер.

— Товар качественный? — спросил он, когда парочка удалилась.

— Все о'кей, — успокоил я его, пожал плечами и достал из кармана коробочку для фотопленки. — Впрочем, это еще лучше! — Оставив Триггера в радужном настроении в связи с приближавшимся вечером, я поехал по шоссе номер 340 в западном направлении, туда, где садилось солнце.

Когда я вернулся, Луиза с Гельмутом выпивали. Она протянула руку, и я дал ей немного денег. Мы не всегда приветствовали друг друга таким образом.

— У тебя не очень хороший приятель, — сказала она. — Он не должен приходить. Не надейся, что я останусь с ним в доме наедине. Тебе нужно от него избавиться.

Я закрыл глаза и вздохнул.

Луиза залпом выпила виски.

— Пусть убирается. Заплати. Я хочу принять дозу и не желаю ни с кем делиться.

Мы шли домой по раскаленному крепостному валу. Луиза опережала меня на десять шагов. У дома она подождала меня и схватила за руку, когда я подошел.

— Хочу, чтобы он убрался, — объявила она. — Сегодня.

— С этим будет все в порядке, — заверил я ее, но, увидев Ивана, распластавшегося на моей тахте, понял, что ничего не выйдет.

Он побелел, как кокаин, а на его аскетическом лице застыла знакомая извиняющаяся улыбка в желтой пене. У меня не было ни времени, ни сочувствия по этому поводу.

— Снова перебрал? — спросил я с ухмылкой.

Он вздохнул и покачал головой:

— Нет, приятель, клянусь. — Вздохнул и похлопал рукой свою ногу. — Эта чертова нога.

Я сунул руки в карманы и, глядя, как Иван волочит ноги, мгновенно и с сожалением осознал, что на таких ногах он далеко не уйдет.

— Может, тебе следует снять брюки и дать коже подышать?

— Он не сможет, — вмешалась Луиза. — Он говорит, что ему очень больно.

Я тяжело вздохнул. Был субботний вечер, я неплохо провел время там, на побережье, и хотел только одного — наркотиков. Иван прочитал мои мысли, его лицо дернулось.

— Прости, приятель, и не беспокойся. — Он неуклюже застыл в полусогнутом положении и, когда напрягался, крепко зажмурил глаза. — Оставьте

меня на некоторое время — выйдите оба. Со мной будет все о'кей.

Вся обстановка и то, как вел себя Иван, выглядело мерзко. Мне следовало бы выйти и оставить его, но ощущение какой-то абсурдности не позволяло этого сделать.

— Черт возьми, — пробормотал я. — Давай, по крайней мере, стащим с него брюки.

Я тянул пропитанные потом, засаленные кожаные брюки с запекшейся кровью в течение десяти минут, но его нога так распухла, что они спустились лишь до колена. Наконец Луиза разозлилась и предложила разрезать брючину.

— Ни в коем случае! — заорал Иван. — Брюки стоят почти пять тысяч франков — в таких ездят по гоночной трассе Париж — Дакар!

— Отлично, ты сможешь приобрести себе другую пару, — пробурчал я. — Луиза, принеси ножницы.

— Не указывай, — возмутилась она, отходя от тахты. — У нас есть только ножницы для ногтей, и это мои ножницы.

Иван сделал усилие, чтобы сесть.

— Не режь мои брюки, приятель, пожалуйста!

Я оттолкнул его и прорычал Луизе:

— Дашь ты, наконец, эти чертовы ножницы?

Она остановилась и сузила глаза.

— Только посмей взять их у меня. Это твой бестолковый приятель, так что достань себе ножницы и режь его вонючие брюки.

Иван стал корчиться.

— Не нужно разрезать, просто стащите их, ради бога!

Я пнул его ногу, он взвизгнул.

— Заткнись, — пришлось мне шикнуть. — Я врач. — Затем повернулся к Луизе и сказал настолько сдержанно, насколько позволяло мое раздражение: — Не будешь ли ты любезна принести мне свои ножницы, чтобы я смог разрезать брюки своего бестолкового друга!

— Как ты мог ударить его! — возмутилась она. — Ты грязная свинья!

— О боже! — воскликнул я. — Я, пожалуй, воспользуюсь лезвием безопасной бритвы.

— Погоди, не нужно этого делать! — взмолился Иван, как только я стал подниматься по лестнице в спальню. Когда я вернулся через несколько мгновений со своим резаком, он сделал последнюю попытку привлечь на помощь Луизу: — Тяни их от лодыжки, пожалуйста. Не позволяй ему резать!

Луиза сморщила нос.

— Никогда — ты так воняешь!

Я присел на край тахты.

— Ну все, кончай брыкаться, или будут порезы.

Когда я добрался до края его брюк у лодыжки, он застонал и обхватил голову руками.

— Ты дерьмо! В этом нет необходимости, — скулил он.

Я водил бритвой по толстой коже брюк взад и вперед, чтобы определить шов. Сделал разрез, шов немного разошелся. Перенес лезвие к следующему отрезку кожи.

— Ты знаешь, это действительно очень качественные штаны, — заметил я, — прочные, как черт.

Может, коленный рефлекс стал реакцией на насмешку, но он вдруг вскрикнул и вырвал ногу из моей руки. Опустив голову, я увидел кровь на коже, на лезвии и на своих пальцах. Свою кровь.