Двенадцать стульев

Петров Евгений Петрович

Ему было очень стыдно.

– А! Впрочем, это пожарной опасности не представляет, – заметил Остап.

В кухне стула тоже не было. Была только жирная табуретка, на которой сидел повар в переднике и колпаке из туальденора.

– Почему это у вас все наряды серого цвета, да и кисейка такая, что ею только окна вытирать?

Застенчивый Альхен потупился еще больше.

– Кредитов отпускают в недостаточном количестве.

Он был противен самому себе.

Остап сомнительно посмотрел на него и сказал:

– К пожарной охране, которую я в настоящий момент представляю, это не относится.

Альхен испугался.

– Против пожара, – заявил он, – у нас все меры приняты. Есть даже огнетушитель «Эклер».

Инспектор, заглядывая по дороге в чуланчики, неохотно проследовал

к огнетушителю. Красный жестяной конус, хотя и являлся единственным в доме предметом, имеющим отношение к пожарной охране, вызвал в инспекторе особое раздражение.

– На толкучке покупали?

И, не дождавшись ответа как громом пораженного Александра Яковлевича, снял «Эклер» со ржавого гвоздя, повернул его острым концом к полу, без предупреждения разбил капсуль и быстро повернул конус кверху. Но, вместо ожидаемой пенной струи, конус выбросил из себя тонкое противное шипение, напоминавшее старинную мелодию «Коль славен наш господь в Сионе». [141]

141

…«Коль славен наш Господь в Сионе» – гимн на стихи М. М. Хераскова, музыка Д. С. Бортнянского. Исполнялся в Российской империи при торжественных церемониях. Эту мелодию играли также куранты Спасской башни в Кремле и Петропавловского собора в Петербурге. В годы гражданской войны на территориях, контролируемых белыми войсками, она была принята вместо прежнего российского государственного гимна.

– Конечно, на толкучке, – подтвердил Остап свое первоначальное мнение и повесил продолжавший петь огнетушитель на прежнее место.

Провожаемые шипением, они пошли дальше.

«Где же он может быть? – думал Остап. – Это мне начинает не нравиться». И он решил не покидать туальденорового чертога до тех пор, пока не узнает все.

За то время, покуда инспектор и завхоз лазали по чердакам, входя во все детали противопожарной охраны и расположения дымоходов, 2-й дом Старсобеса жил обыденной своей жизнью.

Обед был готов. Запах подгоревшей каши заметно усилился и перебил все остальные кислые запахи, обитавшие в доме. В коридорах зашелестело. Старухи, неся впереди себя в обеих руках жестяные мисочки с кашей, осторожно выходили из кухни и садились обедать за общий стол, стараясь не глядеть на развешенные в столовой лозунги, сочиненные лично Александром Яковлевичем и художественно выполненные Александрой Яковлевной. Лозунги были такие: «Пища – источник здоровья», «Одно яйцо содержит столько же жиров, сколько ¹/₂ фунта мяса», «Тщательно следи за своими зубами», «Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу» и «Мясо – вредно».

Все эти святые слова будили в старухах воспоминания об исчезнувших еще до революции зубах, о яйцах, пропавших приблизительно в ту же пору, о мясе, уступающем в смысле жиров яйцам, а может быть, и об обществе, которому они были лишены возможности помогать, тщательно пережевывая пищу.

Хуже всех приходилось старухе Кокушкиной, которая сидела против большого, хорошо иллюстрированного акварелью чертежа коровы. Чертеж этот был пожертвован ОННОБом – Обществом новой научной организации быта. Симпатичная корова, глядевшая с чертежа одним темным испанским глазом, была искусно разделена на части и походила на генеральный план нового кооперативного дома, с тою только разницей, что те места, которые на плане дома были обозначены уборными, кухнями, коридорами и черными лестницами, на плане коровы фигурировали под названиями: филе, ссек, край, 1-й сорт, 2-й, 3-й и 4-й.

Кокушкина ела свою кашу, не поднимая головы. Поразительная корова вызывала у нее слюнотечение и перебои сердца. Во 2-м доме Собеса мясо к обеду подавали редко.

Кроме старух, за столом сидели Исидор Яковлевич, Афанасий Яковлевич, Кирилл Яковлевич, Олег Яковлевич и Паша Эмильевич. Ни возрастом, ни полом эти молодые люди не гармонировали с задачами социального обеспечения, зато четыре Яковлевича

были юными братьями Альхена, а Паша Эмильевич – двоюродным племянником Александры Яковлевны. Молодые люди, самым старшим из которых был 32-летний Паша Эмильевич, не считали свою жизнь в доме собеса чем-либо ненормальным. Они жили в доме на старушечьих правах, у них тоже были казенные постели с одеялами, на которых было написано «Ноги», облачены они были, как и старухи, в мышиный туальденор, но благодаря молодости и силе они питались лучше воспитанниц. Они крали в доме все, что не успевал украсть Альхен. Паша Эмильевич мог слопать в один присест 5 фунтов тюльки, что он однажды и сделал, оставив весь дом без обеда.

Не успели старухи основательно распробовать кашу, как Яковлевичи вместе с Эмильевичем, проглотив свои порции и отрыгиваясь, встали из-за стола и пошли в кухню на поиски чего-либо удобоваримого.

Обед продолжался. Старушки загомонили:

– Сейчас нажрутся, станут песни орать!

– А Паша Эмильевич сегодня утром стул из красного уголка продал. С черного хода вынес перекупщику.

– Посмотрите, пьяный сегодня придет…

В эту минуту разговор воспитанниц был прерван трубным сморканьем, заглушившим даже все продолжающееся пение огнетушителя в коридоре, и коровий голос начал:

– … бретение…

Старухи, пригнувшись и не оборачиваясь на стоявший в углу на мытом паркете громкоговоритель, продолжали есть, надеясь, что их минет чаша сия. Но громкоговоритель бодро продолжал:

– Евокрррахххх видусоб… ценное изобретение. Дорожный мастер Мурманской железной дороги товарищ Сокуцкий, Самара, Орел, Клеопатра, Устинья, Царицын, Клементий, Ифигения, Йорк, – Со-куц-кий… [142]

Труба с хрипом втянула в себя воздух и насморочным голосом возобновила передачу:

142

…коровий голос начал… Сокуцкий, Самара, Орел, Клеопатра… – Примета времени: к середине 1920-х годов, когда радио вошло в советский быт, государственные учреждения оборудовали репродукторами, но качество звучания оставалось еще весьма низким, шумовой фон очень сильным, потому имена собственные, названия учреждений и т. п. передавались по буквам.

– … изобрел световую сигнализацию на снегоочистителях. Изобретение одобрено Доризулом, [143] Дарья, Онега, Раймонд…

Старушки серыми утицами поплыли в свои комнаты. Труба, подпрыгивая от собственной мощи, продолжала бушевать в пустой комнате:

– … А теперь прослушайте новгородские частушки…

Далеко, далеко, в самом центре земли, кто-то тронул балалаечные струны, и черноземный Баттистини [144] запел:

На стене клопы сидели И на солнце щурились, Фининспектора узрели — Сразу окачурились…

143

…одобрено Доризулом… – Имеется в виду Дорожное бюро изобретений и улучшений.

144

…черноземный Баттистини… – М. Баттистини (1856–1928) – неоднократно гастролировавший в России знаменитый итальянский оперный певец-баритон.

В центре земли эти частушки вызвали бурную деятельность. В трубе послышался страшный рокот. Не то это были громовые аплодисменты, не то начали работать подземные вулканы.

Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан, которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею. Ели они в молчании. Один только Паша Эмильевич по-гурмански крутил головой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил: