Двенадцать ворот Бухары

Икрами Джалол

— Все ясно, ты не хочешь появляться вместе со мной…

Что ж, буду ждать завтра твоего звонка.

— Да, до завтра!

Насим-джан проводил ее до ворот и вздохнул с облегчением. Потом прибрал немного в комнате и вышел. Путь его лежал в ЧК.

Его приняли не сразу, у председателя был по какому-то важному делу Карим-джан. Полчаса Насим сгорал от нетерпения. Наконец Карим ушел, и настала его очередь.

— Входи, Насим-джан, входи! — приветствовал его Аминов. — Давно не видал тебя.

— Много хлопот, быть влюбленным — нелегкое

дело! Ну и поручение…

— Вы еще жалуетесь? Приглянулись красивой женщине и еще недовольны! О, если бы это дело поручили мне!.. Ну, что слышно?

— Мы решили бежать!

— Куда и как?

— Низамиддин отправит нас в Баку, там ее «свои» люди… Они оформят нам документы.

— Прекрасно! Я так и думал. Те люди нам очень нужны. Ехать необходимо. Я позвоню в Баку, предупрежу, тебе помогут. Работай с оглядкой, не спеша…

— Конечно!.. Лишь бы она верила в мою любовь.

— Насколько мне известно, она верит. Хочет одним выстрелом двух зайцев убить: и твоим сердцем завладеть, и порученное ей дело выполнить… А ты продолжай в том же духе!

— Но отец мой болен… Как мне оставить его?

— Очень сочувствую, но иного выхода нет Я примату врача, сам буду навещать, не беспокойся.

— Что поделаешь, поеду.

— Загляни к Федорову, у него еще ее и» поручения.

— Хорошо.

На улице Насим-джан на него посыпался град вопросов:

— Скажи, Насим-джан, правда ли?

— О чем ты?

— Что ты в связи с женой Сайда Лхрори? Говорят даже, что ты хочешь развести ее с мужем

— Ну, если и так?

— Что ты, с ума сошел? Совсем рехнулся Во всей Бухаре не нашлось для тебя девушки? Берешь женщину, прошедшую сквозь огонь и воду, избежавшую семи виселиц!

— Любовь! — улыбнулся Насим-джан. Человек не властен над своим сердцем… Я влюблен.

— В такую женщину трудно влюбиться, не понимаю тебя.

— Почему? — спросил Насим-джан. Красивая, свободная, без паранджи, ученая, заткнет за пояс любого мужчину.

— Жена мусульманина к тому же, — подхватил собеседник Насим-джана, — и безнравственная, гулящая.

— Ты еще молод судить об этом. Ничего не понимаешь.

— И не хочу понимать!

Молодой человек досадливо махнул рукой и ушел…

Насим-джан направился домой; тревожные мысли одолевали его. Какое сложное поручение дано ему! Выполняя его, он потерял уважение отца, друзей… его считают легкомысленным глупцом… Кто эта грязная женщина? А Сайд Ахрори? Почему о нем нет разговора? Значит, женщина больше нужна? Ведь через нее, может быть, удастся задержать в Баку каких-то людей! Наверно, они главные… Они враги наши! Тогда нужно примириться, спокойно сносить порицания и упреки. Конечно, от него все отшатнутся… Спутался с турчанкой, бежал из родного города, оставил больного отца! Вряд ли после этого кто-нибудь выдаст за него свою дочь. Ну что ж!.. Был бы жив-здоров, а счастье он найдет!

С этими мыслями Насим-джан дошел до дому и сразу зашел к отцу. Хотелось поделиться своей тревогой, рассказать близкому

человеку, что происходит, сообщить, что уезжает в Баку. Но он застал отца спящим Тихонько удалился, прошел к себе и вдруг понял, что мог совершить непоправимую ошибку.

«Как хорошо, что отец спал! — подумал он. — А я, глупец, хотел ему все рассказать!.. Да, я действительно легкомысленный человек. Отец болен, память ослабела, он мог, не подумав, рассказать тете, и тетя приятельнице, а та еще кому-нибудь… Так очень скоро узнала бы вся Бухара, и труды стольких людей оказались бы напрасны…»

Насим-джан вернулся к отцу и всю ночь просидел у его постели, давал ему лекарства, воду, оберегал его ночной покой. Утром отец выглядел бодрее, лицо прояснилось. Насим-джан побыл с ним еще довольно долго, наконец, испросив разрешение, ушел по своим делам.

Он отправился в Каган, где уже ждала его Хусниддинова. Там он встретил соседа по дому, работавшего в Центральном Исполнительном Комитете. Подавляя чувство неловкости, он сказал, указывая на свою спутницу:

— Я отвезу эту женщину в Баку, а вы, очень прошу, наведывайтесь, пожалуйста, к моему отцу. Если ему станет плохо, дайте знать телеграммой в Бухарское посольство на мое имя!

Сосед пообещал, несмотря на чувство омерзения, охватившее его при мысли о безрассудстве молодого человека. А Насим-джан с беспечным видом посадил свою спутницу в вагон и последовал за ней. Поезд тронулся…

Отец скончался через пять дней после его отъезда. Много друзей было у старика и его сына, все они собрались на похороны. А Насим-джан вернулся лишь вечером на другой день. Он очень убивался, много плакал, три дня подряд утром и вечером ходильна кладбище, орошая могилу отца слезами. Семь дней оставались в доме близкие родственники, друзья и товарищи, а когда они ушли, он места себе не находил от чувства одиночества и тоски. С ним была только старая тетка. Дом казался ему мрачной тюрьмой…

На десятый день он явился в свое учреждение. Председатель ЧК похвалил за хорошо проведенное дело и оставил на прежней работе.

…В тот день тучи покрывали небо, еще до захода солнца стало совсем темно.

Тетя принесла ему в комнату суп.

— Поешь, сынок, суп очень вкусный…

— Спасибо, поставьте, пожалуйста, — сказал он, поднимаясь с кровати. — Хоть я и не голоден, но грешно не есть суп, приготовленный вами.

— Спасибо, сынок! Когда уходишь на работу? А может, сегодня совсем не пойдешь?

— Сегодня никуда не пойду.

— Вот и хорошо, отдохни малость… — Немного замявшись, она спросила: — Скажи на милость, от той, пропади она пропадом, ты навсегда избавился?

— Навсегда! И хоть это утешает… Исполнил последнюю волю моего дорогого отца!

— Благослови тебя бог!

Старуха вышла во двор. Подле суфы стояла женщина в парандже, лицо закрыто чашмбандом.

— Дома Насим-джан? — спросила она.

Интересно, почему незнакомка не открывает перед ней лица, ведь они не на улице…