Двенадцать
Шрифт:
– Привет?
– Это Хорос.
Пауза.
– У меня тебя нет в списке. Точно? Может, я ошиблась. Ты звонил?
– У меня кое-что для тебя.
Ни звука в динамике.
– Погоди немного, – послышалось после паузы.
Прошла еще пара минут. Гилдер услышал шаги на лестнице. Может, замок не работает. Шона решила спуститься и открыть сама. Однако на улицу вышла не Шона. Мужчина. Лет шестидесяти, лысый, крепкого сложения, с заплывшим лицом русского гангстера, в мятом костюме в полоску и распущенным галстуком.
– Везет тебе, – сказал он, подмигивая.
Гилдер быстро пошел вверх по лестнице. Постучал три раза, ждал, с нарастающей тревогой. Наконец дверь распахнулась. На Шоне было не платье, только шелковый халат, стянутый поясом. Волосы всклокочены, макияж смазан. Наверное, он застал ее, когда она прилегла вздремнуть.
– Хорос, что ты здесь делаешь?
– Извини, – ответил он, и у него внезапно перехватило дыхание. – Я знаю, что должен был позвонить.
– Если по правде, то ты совершенно не лучшее время выбрал.
– Я только на минуту. Пожалуйста, можно я войду?
Она скептически оглядела его, но затем ее взгляд смягчился.
– Ладно, хорошо. Только недолго.
Она отошла в сторону, пропуская его. В квартире все выглядело как-то иначе, но Гилдер не мог понять, что именно. Казалось, что здесь грязно, и воздух какой-то спертый.
– И что же это у нас? – спросила она, глядя на коробочку в серебристой обертке. – Хорос, тебе не следовало этого делать.
Гилдер протянул коробочку ей.
– Это тебе.
Ее глаза потеплели, и она развернула обертку. Вынула браслет.
– Как трогательно. Чудесная вещь.
– Это наследственное. Он принадлежал моей матери.
– Это делает его еще более особенным.
Она быстро поцеловала его в щеку.
– Погоди минуту, малыш, я немного приберусь и приду к тебе.
Его захлестнула громадная волна любви. Потребовалось все самообладание, чтобы не обхватить ее руками и не поцеловать в губы.
– Я хочу любить тебя. По-настоящему любить.
Она поглядела на часы.
– Ну, хорошо. Если это то, чего ты хочешь. Но у меня нет целого часа.
Гилдер начал раздеваться, лихорадочно расстегивая ремень и сдергивая подтяжки. Что-то не так. Он чувствовал, что она в задумчивости.
– Ты ничего не забыл? – спросила она.
Деньги. Вот о чем она спрашивает. Как она может думать о деньгах в такой момент? Ему хотелось сказать, что то, что они пережили вместе, невозможно оценить в долларах и центах, и все в этом духе.
– У меня сейчас с собой нет, – только и смог ответить он.
Она нахмурилась.
– Милый, так дело не пойдет. Ты это знаешь.
Однако к этому моменту Гилдер был в таком возбуждении, что едва мог осознать ее слова. Уже стоял перед ней в одних трусах
– Ты в порядке? Не очень хорошо выглядишь.
– Я люблю тебя, – сказал он.
Она легкомысленно улыбнулась.
– Чудесно.
– Я сказал, я люблю тебя.
– О’кей, все в порядке. Никаких проблем. Кладешь деньги на комод, и я скажу все, что ты захочешь.
– У меня нет этих чертовых денег. Я тебе браслет дал.
Внезапно в ее глазах не осталось ни теплоты, ни даже дружеского расположения.
– Хорос, в этом бизнесе платят наличными, ты знаешь. Мне не нравится то, что ты говоришь.
– Прошу, позволь мне заняться любовью с тобой.
У Гилдера стучал пульс в ушах.
– Ты можешь продать браслет, если захочешь. Он стоит кучу денег.
– Я так не думаю, малыш, – ответила она с нескрываемым презрением. – Жаль говорить тебе, но это стекло. Я не знаю, кто тебе его продал, но ты должен получить деньги обратно. А теперь давай, будь умницей. Ты знаешь правила.
Ему хотелось сказать ей, что он чувствует. В отчаянии он протянул к ней руки, но его ноги стояли, запутанные в упавших брюках. Шона резко вскрикнула, и в следующий момент Гилдер понял, что уже растянулся на полу. Подняв взгляд, он увидел направленный в его голову пистолет.
– Проваливай на хрен.
– Прошу, – застонал он, хрипло, сквозь слезы. – Ты говорила, что хочешь быть единственной.
– Я много чего говорю. А теперь убирайся отсюда вместе со своим дерьмовым браслетом.
Он с трудом поднялся на ноги. Никогда в жизни он не испытывал такого унижения. И тем не менее все еще чувствовал любовь. Безнадежную, отчаянную любовь, которая пожирала его целиком.
– Я умираю.
– Все мы умираем, малыш, – ответила она, махнув пистолетом в сторону двери. – Делай, как я сказала, пока я тебе яйца не отстрелила.
Он понимал, что больше никогда не сможет встретиться с ней. Как он мог быть таким глупцом? Доехав до дома, он поставил машину в гараж, заглушил мотор и закрыл ворота с пульта. Сидел в машине целых тридцать минут, не в состоянии собраться с силами и пошевелиться. Он умирает. Он выставил себя идиотом. Он больше никогда не встретится с Шоной, поскольку ничего для нее не значит.
И тогда он понял, почему он до сих пор сидит в «Камри». Всего-то просто надо снова завести мотор. Все равно что уснешь. Тогда он уже никогда не будет думать ни о Шоне, ни о Проекте НОЙ, ни о жизни в тюрьме умирающего тела, ни о необходимости ходить к отцу в Центр Реабилитации. Ни о чем. Все заботы окончатся, вот и все. Повинуясь необъяснимому импульсу, он снял часы и вынул бумажник из заднего кармана. Положил на приборную панель. Так, будто собирался лечь спать. Наверное, обычно в таких случаях пишут записку, но что ему писать? И для кого?