Двенадцатая нимфа
Шрифт:
Глава двадцать третья. И опять гости!
На следующий день дождь ещё продолжался, а буря на море всё так же бушевала, и, казалось, этому не будет конца и краю.
После завтрака Вальтер подумывал о том, чтобы всё-таки перебраться в лабораторию и там заняться накопившимися делами по систематизации собранных морских раковин. Часть он собирался продать в океанариум всё тому же самому Меценату, но самые редкие экземпляры решил, как всегда, приберечь для себя. Пока что его коллекция раковин по некоторым признакам была уникальна в своём роде, и он надеялся создать когда-нибудь
Вальтер уже подумывал, не взять ли с собою в лабораторию Эйрика, чтобы приучать и его к коллекционированию и премудростям классификации, но засомневался: пробираться с мальчиком под таким сильным дождём — это ведь не очень приятное для него дело и, может быть, имело смысл оставить Эйрика в доме. Заколебавшись, он сказал сам себе почему-то вслух:
— Или всё-таки взять с собою? Мальчишку-то надо воспитывать и приучать его к порядку и знаниям…
Ответить на поставленный вопрос он так и не сумел, ибо кто-то вдруг зазвонил в калитку.
— Кого это к нам принесло в такую непогоду? — побурчал Вальтер и тут же вспомнил свой недавний сон. — Опять какие-нибудь странники?
Видеокамеры на входе у него не было, и он спросил через домофон, мол, кто такие и чего вам нужно?
Ответ совершенно поразил его: это был Меценат!
— Господин Вальтер, — радостно возвестил тот, — а я к вам в гости.
Вальтер нажал кнопку и впустил к себе необычного гостя. Выглянул в окно. К его удивлению, Меценат шёл не один, а с каким-то мальчиком. Двое телохранителей несли над ними огромные сверхмощные зонтики, похожие на чёрные шатры и закреплённые ремнями таким образом, что их не мог порвать ветер. Процессия перемещалась по каменистой тропинке, ведущей от калитки к дому, и стала затем подниматься на крыльцо. Вальтер пошёл открывать людям дверь.
Меценат первым вошёл в дом. Все трое проследовали за ним.
— Какими судьбами, вот уж не ждал! — приветствовал его Вальтер. — Вы ещё ни разу не удостаивали меня такой чести.
— С чего-то же надо начинать, — сказал Меценат. — Будем считать это историческим визитом: с этого дня я начинаю ходить к вам в гости.
Вальтер поморщился при этих его словах и бесцеремонно сказал:
— Нет, уж. Давайте так: я к вам, а не вы ко мне. Я не хочу, чтобы вы вторгались в мою личную жизнь.
— А вам в мою — можно?
— Вы человек общественный, и вы сами выбрали себе такую судьбу. Значит, не ропщите.
— Хорошо, хорошо, — замахал руками Меценат. — Я ведь пошутил, а вы подумали, что это я всерьёз, да?
Меценат оглянулся к своим охранникам и сказал:
— Идите пока в машину, когда буду уходить, я вас вызову. Ну а вы, господин, Вальтер, принимайте пока гостей: меня и моего правнука Це-Фона.
Вальтер, почти не скрывая отвращения, посмотрел на ребёнка. Это был мальчик лет около десяти, по виду совершенно нормальный, если не считать слишком длинных прямых и синих волос, которые опускались до самых плеч, скрывая от наблюдателя всякие признаки шеи. На слишком большой голове был слишком большой нос. Мальчик смотрел на Вальтера чёрными, как у его прадеда глазами — враждебно и исподлобья, как будто знал
— Це-Фон у меня самый умный, — с гордостью возвестил Меценат. — И самый любимый. Всех остальных я тоже очень люблю, но только этот и будет моим главным наследником — так я решил.
Они прошли в гостиную, и Меценат впервые увидел всех членов семьи Вальтера. Со всеми вежливо поздоровался и, по приглашению Вальтера, уселся на диван. Правнук всё это время молчал, садиться не пожелал и остался почти неподвижно стоять, лишь зорко озираясь кругом. Подошедший к нему Эйрик предложил ему пойти поиграть вместе с ним, но мальчик презрительно и даже брезгливо посмотрел на него и молча отвернулся. На мгновение воцарилось какое-то тягостное, неловкое молчание. Вальтер тотчас же отдал распоряжение:
— Выйдите все! У меня будет какой-то очень важный разговор с господином Меценатом, а иначе бы он так просто ко мне не пришёл.
Все вышли. В комнате остались трое: Вальтер, Меценат и его неподвижный правнук Це-Фон.
— Если вы впервые за всё время пришли ко мне домой, то, стало быть, случилось нечто необыкновенное, — сказал Вальтер.
— Вы правы, — согласился Меценат. — Случилось: на меня снизошло озарение. И вот я, как старый, опытный хищник, вышел на охоту и взял с собою своего детёныша. Он сейчас будет смотреть на меня и учиться тому, как надо охотиться.
— Вы думаете, он всё понимает из того, о чём мы сейчас будем говорить? — усомнился Вальтер.
— Всё. Двенадцать лет — это уже порядочный возраст. Я ему заранее всё рассказал.
— Что рассказали? — не понял Вальтер.
— Рассказал о том, что я вам скажу и что вы мне на это ответите.
— А вы знаете наперёд, что я вам отвечу?
— Конечно. Вариантов не так уж и много. По-настоящему всего два, ну, и всякие промежуточные или похожие на них. Я их расписал моему любимому правнуку и объяснил, как я поступлю в одном случае, и как поступлю в другом, и какие поправки можно будет делать, в случае, если возникнут всякие нюансы. Пусть учится, как нужно обращаться с вами, людьми.
— С нами, людьми? — переспросил Вальтер с усмешкой. — Это означает, что вы сами не считаете себя человеком?
— Естественно. Очень богатые люди, такие, как я, это уже как бы и не люди.
— А сверхлюди? — подсказал Вальтер.
— Именно так, — согласился Меценат. — Не зря же только те, кто рождается на свет с синими волосами, получает способность становиться очень богатым. К примеру, все трое моих сыновей и все девять внуков не имеют этого признака. И только один из двадцати семи моих правнуков Це-Фон и обладает этим знаком. Он — избранник богов! Он отмечен особым знаком.
Вальтер равнодушно пожал плечами и сказал:
— Ну, он — так он, а избранник — так избранник. Оно мне нужно — знать ваши проблемы, кто там среди вас родился избранником, а кто не избранником! По мне вы все на одно лицо… Я уже знаю наперёд тот вопрос, с которым вы ко мне пришли, и отвечаю на него так: нет!
— Да откуда ж вы можете его знать? — рассмеялся Меценат, и мальчик, глядя на прадеда, вдруг рассмеялся тоже — впервые за всё время у него на лице появилось какое-то подобие веселья. Впрочем, жестокого — типа злорадства.