Дверь в никуда
Шрифт:
– Когда тебя выписали? Ты мне не говорил, что покидаешь больницу, – голос ее прерывался от еле сдерживаемого волнения.
– Я сам себя выписал. Прыг, и я свободен! – Наконец, они улыбнулись друг другу, и Энни быстро отвернулась к кофейнику.
– Налить молока?
– Да, пожалуйста…
– Хочешь чего-нибудь сладкого?
– Нет, спасибо…
Стив, не отрываясь, смотрел как она неторопливо, без суеты двигается по кухне от мойки к буфету и потом к плите. Именно такой он часто себе и представлял ее раньше, а сейчас, когда был здесь, с нею, уже ничего не видел, кроме нее самой. Волосы у нее вновь отросли
– Энни…
Он шагнул к ней, и его трость стукнула по паркету.
– Да…
– Я не могу начать снова жить… без тебя.
– …Я знаю.
«Нам нет нужды говорить про то, что сказали доктора, о погоде, саде или о том, сколько сахару он возьмет,» – подумала Энни. Она подняла на него глаза, и Стив бережно взял ее лицо в свои ладони, медленно наклонился к ней и осторожно прикоснулся к ее губам своими, а потом поцеловал ее шею, уголки глаз… Энни отвечала на его поцелуи, безропотно отдавая себя ему, и Стив крепко прижал ее к себе, почти приподняв над полом. То, что они оказались вдвоем тут, в этом пустом доме, было так неожиданно, что Энни стала вновь той, прежней, юной девчонкой. И не было долгих лет ее семейной жизни, не было этого дома, кухни, обстановки, картин, которые они покупали с Мартином… не было ничего, кроме рук и губ любимого…
Рука Стива была у нее на плече, а затем коснулась ее груди, и губы женщины, отзываясь на его ласки, приоткрылись навстречу мужчине.
Энни забыла обо воем, кроме того, что он ей нужен. Боль недельных разлук с ним мучила ее и сейчас, но вот он рядом, так близко, что мог владеть ею беспрепятственно. Отныне они со Стивом могли быть везде и нигде, потому что теперь имело значение только то, что они вместе.
Стив шептал нежно, легко касаясь ее губ своими:
– Любимая моя…
И Энни эхом вторила ему:
– Я люблю тебя.
Они чувствовали, как соприкасаются их улыбающиеся губы, и снова улыбались от радости, что все это наяву, все это – правда, а что значит эта правда, вспоминать не было нужды. Энни понятия не имела, сколько времени они вот так стояли обнимаясь, а, когда, наконец, они разомкнули свои объятия, у нее кружилась голова, и горели распухшие от поцелуев губы.
Внезапно ощущение реальности вернулось к Энни. Еще пальцы Стива нежно ласкали ее, еще сама она легко прикасалась к его губам, щекам, лбу, словно изучая каждый изгиб любимого лица. Она уже увидела знакомые вещи, свою кухню и сразу вспомнила об нерешенных вопросах, стоящих перед ней. Ее взгляд изменился, но Стив, сразу заметивший ее состояние, легонько сжал ее ладонь, в своей и прошептал:
– Не надо, Энни… Останься со мной.
– Я хочу этого, но… что я могу поделать?
Он снова обнял ее, и Энни положила свою голову ему на плечо. Касаясь
Столик из хвойного дерева и изящные стулья с ажурными спинками, старомодный шкаф для посуды, на полках фарфоровые безделушки и фотографии ее мужа и детей. За окном были видны соседние дома. Энни и Мартин знали людей, живущих там. Их дети, наверняка, играли вместе и ходили в одну школу.
Стив внезапно осознал, какой большой жертвы он требует от Энни. Он хотел, чтобы она бросила все это ради него. Но как предложить ей порвать все семейные связи и уйти с ним? Он желал ее… Это стало его единственной всепоглощающей страстью, и Стив совершенно отчетливо понимал, что никого раньше он не любил так сильно, как Энни. И та близость, которая возникла между ними, когда они лежали под развалинами, сейчас оставалась с ним и была самым драгоценным и реальным чувством во всей его жизни.
Он взял ее за руку, подвел к столу. Потом отодвинул стул и усадил Энни. Забытые чашки кофе остывали на подносе.
– Я хочу, чтобы ты переехала жить ко мне, – сказал Стив.
Энни сделала движение, чтобы прервать его, но он легонько сжал ее руку и продолжал.
– Не сегодня, и не на следующей неделе, и даже не в следующем месяце, если ты, действительно, пока не можешь, Энни, пусть это случится, когда ты будешь готова прийти ко мне… Если ты хочешь этого…
Энни чуть не сказала: «Я хочу!», но весь ужас этих слов, словно приливная волна, затопил ее. Она посмотрела на лицо Стива: уголки его рта вздрагивали от волнения.
«Я должна сказать, что я не могу этого сделать. Я же не могу оставить мужа и сыновей. Не могу же я привести к тебе своих детей… Но я не могу жить без тебя! Теперь я это знаю».
– Я не хочу, чтобы между нами была недосказанность, Энни.
«Ты не хочешь, чтобы я придумывала, как бы улизнуть на свидание о тобой, если удастся выкроить время в заботах о Мартине и сыновьях. Нет, мне тоже невыносима эта мысль. Тут уже или черное, или белое, и, конечно, никаких полутонов». Энни вспомнила вечер в супермаркете и то, как ею овладела вспышка гнева. Она подумала о перемирии, которое они с мужем заключили в тот день, но сейчас ей казалось, что это все неважно.
Она, наконец, подняла голову:
– Я тоже не хочу недомолвок и полумер. Но то, что должно быть сделано, нужно сделать осторожно, так, чтобы Мартин…Надо постараться принести ему как можно меньше боли.
И только теперь, увидя как облегченно разжались мускулы на лице Стива, Энни осознала, как он боялся решившись спросить ее обо всем и не зная, что она ему ответит, и даже не надеясь услышать от нее ответ.
Энни была тронута его честностью и любовью по отношению к ней.
– Итак? – прошептал он. – Ты пойдешь со мной?
Энни медлила с ответом, вслушиваясь в тихие звуки дома, словно надеясь услышать что-то такое, что могло бы остановить ее. Но не было слышно ничего, и тогда она сказала:
– Да…
Стив с такой неожиданной быстротой и силой встал со стула, что тот опрокинулся с грохотом, но они даже не посмотрели в его сторону.
И снова Стив и Энни сплелись в объятиях. С какой неутолимой жаждой стремились они друг к другу. Энни чувствовала, что ее влечет к Стиву так, как не влекло ни к кому на свете за годы и годы со времен Мэттью.