Дверь в стене
Шрифт:
Официально участие СаСШ в войне началось 6 апреля 1917 года. До конца года во Францию было переправлено 180000 американских военнослужащих, всего лишь 180 тысяч, жалких на фоне численности европейских армий. А в октябре 1918, то-есть через десять месяцев, у Америки под ружьём стояло 4000000 военнослужащих, два миллиона из которых были расквартированы во Франции.
Как указано чуть повыше - французы, прекрасно понимая какие цели преследует Америка, вовсе не стремились помогать ей строить армию. Уже попавшие во Францию американские войска занимались там чем угодно, но только не тем, чем, собственно, и должны войска заниматься. Научить вас воевать может только война и французы американцам не позволяли делать именно этого - воевать. Перелом, после которого начались так называемые race to France, когда миллионы американских солдат хлынули через Атлантику во Францию и далее на фронт, произошёл в феврале 1918 года, когда французы были вынуждены впервые позволить
Что во всём этом интересного для нас? "Нам-то что с того?" Нам тут интересен контекст, то самое, что, вообще-то, всегда интереснее всего, но именно в контекст, в силу сложности картины, вникать обычно и ленятся. Так вот давайте-ка мы лениться не будем и попытаемся понять, почему, а, главное, каким таким образом у Франции возникла нужда в чужой армии и как так вышло, что возникла она именно в феврале 1918 года.
Что ещё у нас происходило в феврале 1918-го? Какому там и тогда нашлось местечко событию из тех, что принято называть "всемирно-историческими"?
Правильно. В феврале подходили к концу переговоры в Брест-Литовске. Детали до конца ещё ясны не были, но зато с беспощадной ясностью стало ясно, что Россия окончательно вышла из войны.
Переговоры между немцами и русскими начались в декабре 1917 года. На тот момент ещё сохранялись иллюзии (главным образом у французов), что Россию в войне удастся удержать. Поэтому, как только о Брест-Литовске стало известно, в Париже была немедленно созвана так называемая Inter-Allied Conference, куда съехались правительственные делегации, возглавлявшиеся такими небезызвестными людьми как Клемансо, Ллойд Джордж и полковник Хаус. Вопрос на конференции стоял всего один и был он замучавшим поколения русских интеллигентов проклятым вопросом - "что делать?"
Французы в лице Клемансо считали, что это "говно вопрос" и ответ на него у них был готов - военная интервенция, насильственное устранение большевиков от власти, немедленное прекращение любых переговоров с немцами и "война до победного конца". Французов ждал холодный душ.
Парижская конференция стала "моментом истины" - Клемансо совершенно неожиданно для себя столкнулся с единой позицией Лондона и Вашингтона (для французов это было шоком). Ллойд Джордж и Хаус не только не проявили ни малейшего желания "бороться с большевизмом", но они пошли гораздо дальше, они в один голос заявили, что "спешить не следует", что "большевиков нельзя загонять в угол" и что "на большевиков нельзя оказывать давления с тем, чтобы в Брест-Литовске у них были развязаны руки". Только в этот момент, в декабре 1917 года, у Франции открылись глаза, Париж понял, что англичане делают то, чего от них меньше всего ожидали - Британская Империя меняла коней прямо во время переправы. Место России в коалиции занимали СаСШ. А это означало допуск Америки к участию в европейских делах, что с точки зрения Франции было самой настоящей катастрофой, так как американцы не скрывали, чего они хотят, а хотели они, как неоднократно и публично заявлял президент Вильсон - peace without victory, что в переводе на русский означает "мир без победы".
Мир без победы означал, что Германию не убьют и что Франция не сможет доминировать на континенте. Мир без победы означал, что Британская Империя, воюя с Германской Империей, одновременно воевала с Францией, не видя между ними особой разницы и полагая угрозой своим интересам победу как Германии, так и Франции.
После того, как Россия вышла из войны Франция ничего не могла противопоставить немцам и целиком зависела от доброй воли англичан в виде британского экспедиционного корпуса, а англичане могли его вывести в любой момент. С другой стороны "мир без победы" означал, что если не убьют Германию, то одно только это оставляет в живых и Францию. Выхода у французов не было и они смирились. Они не только пустили к себе американские войска, но ещё и принялись помогать Америке создавать армию, тем самым вставляя фитиль уже англичанам. Начались "гонки во Францию", Америка въехала в Европу на французском горбу.
27
Итак, Америка добилась своего, ей стало что кинуть на чашу весов. И кинуть не где-то, а в самой гуще событий, и кинуть не что-то, а два миллиона солдат. И во всём этом есть один немаловажный штришок, ох, какой немаловажный, но при
Европа до того мало что знала об Америке, не говоря уж о том, что никогда не видела американцев "в массе", а тут вдруг появилась возможность не только на людей посмотреть, но и себя показать, и показать в количестве пары миллионов человек. Так вот отправляемая в Европу американская армия изначально закладывалась таким образом, что из двадцати девяти дивизий (американская дивизия того времени насчитывала около тридцати тысяч человек), попавших в Европе на передовую, только одиннадцать дивизий были призывными, а восемнадцать дивизий были укомплектованы добровольцами, относившимся к военной службе, как к забавному приключению. Американская армия являла собою разительный контраст с угрюмыми, уставшими от войны европейцами, даже и маршировали американцы не под звуки милитаристских маршей, а под развесёлую песенку Ирвинга Берлина "Oh, How I Hate To Get Up in the Morning!" Помимо прочего пропаганда заставляла американцев чувствовать себя осуществляющими высокую миссию рыцарями, спасающими девицу Францию от попозновений злого Гунна.
Именно тогда и именно высадившимися во Франции молодыми американцами и был создан образ Америки, как молодой, улыбчивой, весёлой нации, помогающей от щедрот своих всем сирым и убогим. Глубина задумки была ещё и в том, что образ этот, направленный вовне, тут же вернулся к своим создателям, позволив им "увидеть" себя со стороны, увидеть чужими глазами и увидеть в очень лестном свете, что всемерно повысило теперь уже и их собственную самооценку. Америка (как нация) выросла в собственных глазах.
Пропаганда стара как мир, но в оружие массового поражения её первыми превратили англичане и американцы оказались очень хорошими учениками, не только тут же побежавшими с англичанами наперегонки, но и принявшимися время от времени ронять пропагандистские бомбы на голову самих изобретателей. Разбавим скучное повествование примером: всем памятен "Суэцкий кризис", национализация египтянами канала и начало борьбы с колониализмом, но мало кому известно о переломном моменте, когда Насер начал восприниматься Англией как "враг номер один". И случилось это вовсе не по причине национализации, к которой англичане отнеслись вполне философски, они спервоначалу вообще воспринимали Насера "с пониманием", отчасти потому, что ставили себя на его место и отдавали себе отчёт в том, что в подобной ситуации они вели бы себя точно так же. Совершить один шаг от нелюбви к ненависти англичан заставило то, что египтяне с подачи американцев начали вести из Каира подрывные радиопередачи, направленные на Британскую Восточную Африку. Как только Насер "вышел в эфир", англичане буквально ослепли от бешенства. Они как никто другой понимали действенность подобной, да ещё и направленной на простых, если не сказать примитивных людей, пропаганды. А время тогда было да, непростое. Кения, Мау-Мау, "рвущий цепи Чёрный Континент" и всё такое. Американцы же играли свою игру, одной рукой они выпихивали англичан из Восточной Африки, заставляя их "освободить место", а другой рукой они всячески затрудняли "колонизаторам" уход, тормозили, изматывали англичан, изнуряли их. Так что гордых британцев в их взаимоотношениях с Насером понять можно, на их месте любой бы взбеленился.
Но вернёмся в придуманный чёрт знает кем восемнадцатый год. Ведь всё самое интересное происходило тогда и там, нынешнее племя мало того, что не богатыри, но оно мелко уже тем, что не в силах даже и понять значения тогдашних событий.
Итак, у нас случился Брест-Литовск. Всё, что имело к Брест-Литовску хоть малейшее отношение, по совершенно очевидным причинам усиливало Германию. Главными выгодополучателями были немцы. Менее очевидным (а потому, наверное, никем и не рассматриваемым) является то, что кроме немцев Брест-Литовск был очень выгоден ещё и СаСШ. По той простой причине, что чем сильнее становилась Германия, тем сговорчивее становились французы в отношении американского "присутствия" в Европе, что означало - во Франции. И американский расчёт оказался верен - французы немедленно не только согласились на американское "присутствие" (это бы ладно), но они начали ТРЕБОВАТЬ, чтобы американцы перебросили во Францию как можно больше войск, причём требования очень быстро стали паническими, и было так потому, что когда упоминают немецкие трудности в Первой Мировой, то забывают о трудностях французских, из которых трудности демографические были далеко не последними. Но оставим французам их трудности и повернёмся к Европе задом. Обратим свой взгляд на восток, посмотрим, что там у нас происходило в славном 18-м году. А в серединке восемнадцатого года, с разрывом всего в несколько дней на просторах России произошли три события, никем и никак вместе не связываемые, а зря.