Дверь в зеркало
Шрифт:
– Угу, – кивнула Таня. – Слушай, как с тобой интересно! Жалко, что ты вечером меня с собой не взял, на квартиру к Полякову этому.
– Нет уж, – решительно сказал Антон. – Слава Богу, что я тебя не взял, а то бы и тебя, тьфу-тьфу, по голове стукнули или еще чего хуже.
– А может, наоборот, на нас двоих напасть бы не решились. А? Может такое быть?
Таня начала ласково поглаживать Антона по голове, потом по плечам и шее. Пришлось предложить ей закрыть дверь палаты изнутри, на время, чтобы не смущать местных медсестер.
Они закрылись, но через полчаса в дверь забарабанила дежурная сестра,
После того, как Таня ушла, сестричка резко подобрела, тоже присела к Антону на кровать и стала ждать, пока измерится температура. Пока ждала, спрашивала, как оно в прокуратуре, скольких злодеев Антон поймал с оружием в руках, и вообще демонстрировала полный набор народных заблуждений относительно специфики прокурорской работы. В руках, помимо контейнера с градусниками, она держала темно-зеленую книгу под названием «Судебно-медицинская экспертиза отравлений», сказала, что готовится к экзамену. Прочитав украдкой название, Антон заявил, что ее сам Бог послал, и долго обсуждал с ней последствия отравления ртутью.
Склонив головы к книге, они вычитали, что при хроническом меркуриализме (так называется отравление ртутью) поражается центральная нервная система, происходят повышенная возбудимость и быстрая истощае-мость нервных процессов, нарастающее непроизвольное дрожание конечностей, позднее развиваются изменения психики, тяжелое общее истощение, эмоциональная тупость, то есть неспособность испытывать какие-либо эмоции. Сестричка сбегала еще за одной книжкой, из которой они почерпнули, что в результате хронического отравления и изменений психики больной может испытывать боязнь совершать даже привычные действия на глазах у кого-то.
Антон сразу вспомнил объяснения соседей Паммеля, которые отмечали, что тот никогда не мыл посуду и не выносил мусор, если кто-то был на кухне, все это он предпочитал делать без посторонних глаз. Это ли не симптом меркуриализма?
Измерение температуры затянулось настолько, что разыскивать сестру пришел дежурный врач. Теперь уже сестричке была прочитана лекция о том, каковы правила распорядка на отделении; она ушла, кидая на Антона жаркие взоры.
Оставшись один, Антон еще долго лежал без сна, пытаясь сложить все фрагменты головоломки. Пока еще не все складывалось.
Допустим, тот, кого нашли с ножом в груди в квартире Полякова, действительно брат-близнец Годлевича. Тогда, в тридцатом, у Ангелины Покровской родилась двойня, но Юрий Годлевич, их отец, по каким-то причинам смог взять к себе только одного. И на том, как говорится, спасибо. Но что сталось дальше со вторым младенцем? Как смог он не потеряться и в конечном итоге найти брата? И вообще, он сыграл одну из центральных ролей в драме про зеркало. Значит, он давно уже поддерживал отношения с братом, Семеном Годлевичем.
В больной голове Антона мелькнула одна безумная мысль, сумасшедшая догадка. Но проверить ее, находясь на больничной койке, он не мог; значит, надо просить Таню. Завтра она наверняка придет.
Так, эту часть загадки отложим в дальний угол мозга, поскольку для ее решения
Поехали дальше. Следующее белое пятно – кто стукнул Антона по башке в квартире Полякова. На этот счет у него не было даже никаких догадок. Но, возможно, они появятся, если подтвердится то, что он думает насчет Годлевича-второго.
Третий пробел: с какой целью кто-то забирает зеркало из жилищ покойников, и почему оно все время оказывается у очередного понятого. Надо, кстати, будет узнать у участкового Висне-вича, откуда он взял дедка, которого привел в качестве понятого – подписать протокол осмотра трупа Годлевича. Если выяснится, что дедок сам напросился, то...
Антон задумался. То это что-то значит, но пока нет ответа на первый вопрос, он будет спотыкаться обо все следующие. Значит, ждем Таню, и выясняем один принципиальный момент. Он заворочался, устраиваясь поудобнее, и совсем уже было собрался заснуть, как вдруг чуть было не подскочил на кровати. Ну и дурак он! Ведь он же читал все эти архивные справки и газетные заметки! Там несколько раз встречалось упоминание об исключительно важном факте, который Антон пропустил, не понимая, какое значение этот факт имеет для всей этой истории. Болван!
Ладно, и это оставим для Тани. Хорошо, что есть Таня, подумал он, засыпая.
17
Утром, после малоприятных процедур и омерзительного больничного завтрака, он уединился в палате и набрал телефон канцелярии прокуратуры. Трубку сняла Таня и говорила несколько скованно, оборвала разговор, но потом перезвонила сама, повинилась, что шеф стоял над душой, а теперь она свободна. После изъявления протокольных нежностей Антон попросил ее найти паспорт Полякова Герарда Васильевича, а если это невозможно, если его уже уничтожили в морге, то... показать фототаблицы с трупом Годлевича, или Годлевича номер два, это все равно, – сестрам Покровским.
– Зачем? – не поняла Таня, но Антон настаивал.
– Ладно, – сказала она, – покажу, но только одной. Вторая пусть остается на случай официального опознания.
Дипломированный юрист Антон Корсаков был вынужден признать правоту студентки второго курса. Разъединившись, он горько пожалел, что не увидит реакции одной из сестер Покровских на фотографию Годлевича, а если и узнает об этом, то со слов Тани. Но судьба подарила ему возможность наблюдать все лично.
После обеда в дверь палаты постучали. Антон удивился: врачи и сестры заходят без стука, мать – тоже, Таня, не отягощенная аристократическими манерами, – тем более. Кто бы это мог быть?
Крикнув: «Войдите!», он ожидал увидеть кого угодно, но только не старушек Покровских. Две старые дамы, чрезвычайно смущаясь, протиснулись в палату с огромными пакетами в руках и робко остановились возле Антоновой койки. Он смутился едва ли не больше них, засуетился, попытался встать, но они удержали его. Одна присела на кресло у кровати, вторая попыталась сесть на соседнюю кровать, но ей не хватило роста, поэтому она осталась стоять.
Антон все-таки поднялся и потащился в ординаторскую за стулом. По дороге он быстро набрал Танин номер и велел срочно лететь к нему в больницу с фотографией Годлевича, живого или мертвого, все равно.