Дверь, ведущая в ад
Шрифт:
Подражание голосу Бутусова мне удалось не очень. Мне вообще не удаются песни, где нужно тянуть голосом, это не мой конек. Я закончил петь, посмотрел в глаза Ирины и сказал:
– Ладно, поехали. – И добавил: – Но только если в машине будет место.
Мы едва успели доесть бутерброды, как позвонил Степаныч и сказал, что они уже ждут у подъезда.
Место для Ирины в машине нашлось…
Даже если бы его не было, я бы посадил ее на колени, правда, она этого не знала.
Степаныч довез нас до места, где можно было на законных основаниях припарковать машину, а дальше по Измайловскому парку мы пошли пешком. Степа уверенно вел
Какое-то время мы шли по глубокой и хорошо утрамбованной лыжне, пока наконец не уперлись в полосатую заградительную ленту. За ней кучка людей рассматривала что-то лежащее на снегу недалеко от замерзшего болотца. Само болотце мы видели, а вот что лежало на снегу – не очень.
– Начинай снимать, – коротко сказал я Степе. И услышал еще более короткий ответ:
– Уже…
Мы потопали вдоль полосатой заградительной ленты, приближаясь к взволнованной группе людей. Пройдя еще несколько шагов, остановились, поскольку отсюда было видно, что лежало у болотца на снегу – труп девушки в синих джинсах и куртке. Толстый белый свитер на ней был задран, тело испещрено многочисленными ранами. Судмедэксперт, похоже, уже сделал свою работу и теперь спокойно покуривал в сторонке. Старший оперативно-следственной группы опрашивал свидетеля, оказавшегося первым на месте преступления и вызвавшего полицейских. Им был суховатый пожилой человек в синих спортивных штанах, в зеленом, наполовину расстегнутом пуховике и синей олимпийке с надписью «СССР» на груди и белыми полосками на воротнике. На голове пожилого спортсмена была надета синяя лыжная шапочка с помпоном. В руках он держал лыжные палки. Третий из группы стоял к нам спиной и что-то усиленно писал, прислонившись к стволу дерева, к другой стороне которого были прислонены лыжи старика-«олимпийца». На нас пока никто не обращал внимания. Оно и к лучшему.
Мы сделали еще шаг, другой…
Старший группы, обернувшись на хруст снега, с недоумением посмотрел на нас:
– Кто это? Откуда? Почему они здесь?
– Мы представляем телеканал «Авокадо», – бодро заявил я. – И мы делаем свою работу. Так же, как и вы…
– Работу?! Вы?! Делаете?! Как мы?! – натурально взвился старший оперативно-следственной группы. – Кривуля, а ну-ка разберись с этими работягами…
Тот, что писал, прислонившись к дереву, обернулся, сложил бумаги, сунул их в дерматиновую папку, злобно вжикнул замком и направился к нам. Его взгляд был спокоен, чист и неподкупен…
– А что вы скажете на то, когда увидите, что у меня имеется официальное разрешение? – громко произнес я, обращаясь к старшему.
– Покажите, – безапелляционно ответил он.
Человек с чистым и неподкупным взглядом остановился и посмотрел на меня в упор.
– Да без проблем, – сказал я, ничуть не смутившись, подлез под оградительную ленту, прошел мимо сотрудника с чистым и неподкупным взглядом и неторопливо направился к старшему группы, не забывая все примечать и фиксировать в памяти. Подойдя к нему вплотную, демонстративно залез во внутренний карман, достал свое зеленое удостоверение члена Международной федерации журналистов IFJ и раскрыл его: – Вот, взгляните…
Несколько секунд он внимательно всматривался в мое удостоверение, этого времени мне хватило,
– Что это? – вывел меня из оцепенения голос старшего следственно-оперативной группы.
Я посмотрел на свою корочку и не без гордости ответил:
– Это – международное удостоверение журналиста, самое что ни на есть настоящее. Штаб-кварира находится в Брюсселе, там и телефончик записан. Так что можете позвонить туда и спросить про меня, если не верите.
– А разрешение, о котором вы говорили, где? – последовал следующий вопрос.
– Да вот же, здесь все написано… – Я взял из рук полицейского удостоверение, раскрыл его и зачитал вслух: – «Удостоверяем, что владелец настоящей карточки является профессиональным журналистом, и просим все органы власти, – тут я пропустил несколько слов («а также партнерские журналистские организации») оказать необходимое содействие держателю карточки в выполнении им профессиональных обязанностей». И по-английски тоже написано. Можете прочитать.
Я дружески улыбнулся полицейскому, дескать, все нормально, приятель. Теперь мы можем вместе работать, и никакие обстоятельства уже не помешают нашей теплой дружбе, взаимопониманию и сотрудничеству. Но старший следственной группы все понимал иначе, и вместо ответной улыбки его лицо слегка перекосило от раздражения. Теплой дружбы, похоже, у нас не получилось… А значит, не будет и совместного распития спиртных напитков.
– И что? – посмотрел он на меня без особой нежности.
– Как это «и что»? – искренне (как мне показалось) удивился я. – Вы должны…
– Ничего я вам не должен, – не дал договорить мне старший опергруппы. – Прошу вас немедленно покинуть место преступления и не мешать проведению следственных действий. Кривуля, помоги гражданину журналисту покинуть место преступления… Ты у нас здоровенный, силенок у тебя хватит.
Человек с чистым и неподкупным взглядом, каковые нередко приходится видеть на плакатах, подошел ко мне и крепко взял меня за локоть.
– Как скажете, – не стал я спорить и резко высвободил локоть, после чего взгляд у Кривули перестал быть спокойным и чистым.
– Конечно, будет именно так, как я скажу, – с оттенком презрения произнес старший группы.
Впрочем, удивительного в этом ничего не было: не любят органы правопорядка, когда в их дела суют нос журналисты. Особенно тогда, когда дело только началось или пробуксовывает…
Тем же путем я двинулся назад, пролез под оградительной лентой, подошел к Степе и Ирине и нарочито громко спросил:
– Степа, ты все заснял?
– Все, – так же громко ответил Степа.
– А вы, баронесса фон Шлиппенбах, видели, как обращаются наши правоохранительные органы с прессой? – спросил я еще громче, чтобы расслышал старший группы и тот, взгляд которого перестал быть чистым и спокойным.