Движение
Шрифт:
Из задумчивости его вывел голос Исаака, уже не в первый раз повторивший слова «Крейн-корт». Покуда Даниель пребывал в прострации, Исаак принялся командовать. Он распорядился ввезти сокровища Гука в штаб-квартиру Королевского общества — то есть именно туда, куда Гук не хотел их отдавать.
— Как человек, живущий на чердаке Королевского общества, — сказал Даниель, — могу засвидетельствовать, что места там нет. Нисколько.
— Место всегда можно освободить, выбросив часть жуков, — заметил Исаак.
— Но в данном случае не нужно, — твёрдо проговорил Даниель.
— Куда же вы намерены их отвезти? —
Тот, чтобы не забыть, сложил их пополам и убрал в нагрудный карман.
— Предлагаю спрятать их в доме маркиза Равенскара, — сказал он. — Я нередко бываю у него по поводу долготы и по другим делам, а вы можете навещать свою племянницу так часто, как захотите.
— Тогда я не вижу разницы с Крейн-кортом.
— Сделайте милость, Исаак, идёмте со мной к Имяреку, я всё по пути объясню.
Даниель поднялся на ноги и обнаружил, что по-прежнему жив-живёхонек. Ходячий живчик.
— Я прежде не говорил, — сказал Даниель, пока они шли по галерее, — но я подозреваю, что в истории с первой адской машиной замешан Анри Арланк.
— Привратник?!
— Он самый.
— Он ведь член клуба, не так ли?
— Так. Я настоял, чтобы его приняли в клуб, под тем предлогом, что он чуть не погиб при взрыве, а значит, может считаться потерпевшим наравне с нами. Однако истинная причина в том, что я его подозревал.
— На каком основании?
— Во-первых, по приезде в Лондон я начал наводить справки о вещах Гука. Арланка я спросил первым. Довольно скоро мне стало известно, что весть о моих разысканиях с поразительной быстротой достигла воровского подполья. Я сразу подумал, что Арланк кому-то сболтнул. Во-вторых, допустим, что первый взрыв был покушением на вас, Исаак, — что Джек-Монетчик стремился уничтожить в вашем лице своего злейшего противника. От кого он узнал, что вы имеете обыкновение работать воскресными вечерами в Крейн-корте? Вы тщательно это скрывали, в частности, чтобы вас не осаждали просители. Кроме Арланка знать было почти некому.
— Коли так, у вас достаточно свидетельств, чтобы привлечь Арланка к суду.
— Я предпочёл бы использовать его в качестве наживки для Джека, — отвечал Даниель. — Не следует показывать Арланку, что мы его подозреваем. Однако чистое безумие — помещать найденное сегодня в дом, где живёт Арланк!
— Хорошо. Пусть вещи отправляются в храм Вулкана, а я напишу Катерине записку, чтобы она убрала их под замок. В подвале есть надёжное место…
— Прекрасно, — сказал Даниель.
— Надеюсь, теперь вы поняли, что мистер Тредер — негодяй, — продолжал Исаак. — Каковы бы ни были ваши догадки касательно Арланка, нет сомнений, что адская машина ехала в телеге мистера Тредера.
— Тогда внесите и меня в список подозреваемых, поскольку она лежала в моём сундуке, — сказал Даниель. — Впрочем, если серьёзно, Исаак, я согласен, что адскую машину нельзя было положить без пособничества — возможно, необдуманного или неумышленного, со стороны кого-то из слуг мистера Тредера.
— А среди них точно есть преступники. Джек хитёр и наверняка потрудился внедрить своих людей в окружение сообщников.
Они остановились перед дверью в камеру Имярека. Даниель сказал:
— Сообщников, да, но
Исаак выслушал внимательно. Следующие несколько минут он с бесстрастием учёного изучал лицо Даниеля — возможно, искал на нём признаки воскрешения, — прежде чем проговорить:
— Согласен, и впрямь странно. В другой день, Даниель, я бы удивился.
Баркас «Благоразумие»
Понедельник, 12 июля 1714
Мистер Орни сказал лишь, что «Благоразумие» — судно простое и порядочное. Остальным членам клуба хватило и такого предупреждения. На следующее утро они явились нагруженные подушками, плащами, зонтиками, сменной одеждой, едой, горячительными напитками, табаком и противорвотными средствами. Всё это пошло в ход, едва «Благоразумие» медленно двинулось вверх по вздувшейся от дождя Темзе к Лондонскому мосту, который жестоко дразнил пассажиров видениями кофеен и пабов.
Сам Орни дождя не боялся, однако, предвидя жалобы соклубников, натянул посреди палубы навес. Парусина (если только не задевать её головой) почти не пропускала воду, кроме как по швам, по краю заплат, по всем созвездиям проеденных молью дыр и в прочих местах, где образовались протечки.
В сущности, «Благоразумие» состояло из одного широкого грузового трюма, отделённого от прочей вселенной панцирем из досок с редкими намёками на необходимость движителей: уключинами и кургузой мачтой. Ветра сегодня не было: дождь сеял ровно, а не бил в лицо. Поэтому Орни нанял в Ротерхите молодцов, чтобы те, стоя на коленях, взбивали Темзу взмахами вёсел. На гребцов навеса не хватило; укрытые лишь широкополыми парусиновыми шляпами, они выглядели не лучше средиземноморских галерников. Даниель, Орни, Кикин и Тредер сидели в трюме, где Орни соорудил скамью, уложив доску на пару козел. Сверху добавили подушек. Четверо членов клуба восседали в ряд, как в церкви, глядя в узкую щель между истрепанным краем навеса и побитым планширем. Мистер Орни отметил, что так их не увидят ни с берега, ни с моста, и повторял своё утверждение, пока большинство клуба не согласилось или не предложило ему заткнуться. «Благоразумие» обычно доставляло на верфь пеньку, смолу, дёготь и прочая; всем перечисленным воняло в трюме. По всей Лондонской гавани сновали похожие судёнышки.
— Согласен, — сказал мистер Тредер. — Как средство обозреть владения печально известного мистера Нокмилдауна это предпочтительнее, чем в погожий день нанять лодку и нагрузить её джентльменами в париках, с зонтиками от солнца и подзорными трубами.
— Вон там! — воскликнул Даниель. Он держал, развернув к свету из щели, нарисованную от руки карту и (не без риска поджечь) разглядывал её в лупу размером с десертную тарелку. Сей предмет, заключенный в роскошную белую с золотом оправу и снабжённый столь же роскошной ручкой, был подарен Королевскому обществу кем-то из представителей Тосканской ветви династии Габсбургов. Великолепие лупы только подчёркивало жалкий вид карты, составленной, как объяснил Даниель, по воспоминаниям и догадкам Имярека, Шона Партри, Питера Хокстона, отца Ханны Спейтс и тех их собутыльников, которые случились рядом во время разговора.