Движение
Шрифт:
Ни пения, ни содомитов, ни Меркурия.
Повторяю просьбу избавить меня от гнусных пороков, свободно практикуемых внизу. Готов обменять вечерние часы на утренние по выгодному курсу.
Партри доложил, что за чертёж нам предложили серебряный пенни в хорошем состоянии. Я отправил записку брату Даниелю.
Вчера в пять минут десятого уже привычное мне одиночество было скрашено нежданным, тем не менее весьма приятным появлением доктора Уотерхауза. Он получил записку мистера Орни и видит в сегодняшних новостях подтверждение тому, что Джека либо его представителя более интересуют Гуковы писания, нежели изделия его рук. Он привёз бювар с химическими рецептами, записками и прочая, найденными в стенах Бедлама, и предложил положить их на место чертежа летательного аппарата. Результат покажет (заимствуя выражение из детской игры), теплее это или холоднее.
Готов взять на себя завтрашнее вечернее дежурство мистера Орни, если взамен он отдежурит за меня 18-го и 19-го днём.
PS.
PPS. Нашёл пение и прочая вполне невинным и даже подпевал.
Около семи часов вечера мы с мистером Орни и мистером Партри случайно оказались здесь в одно время. Мистер Партри забрал химические записки и отбыл по направлению к Бимбар-яме в 19.04, сказав, что скоро вернётся. Однако когда колокола св. Олафа и св. Магнуса-мученика вновь заспорили о времени, его ещё не было. Ведя наблюдения, я отметил, что занавеска на интересующем нас окне полностью отдёрнута, впуская остатки вечернего света, и в подзорную трубу различил рыжеволосого человека, который расхаживал по комнате. Полагаю, что это был мистер Нокмилдаун. За столом сидел человек в тёмном платье и методично перебирал содержимое бювара, из чего я заключил, что мистер Партри доставил бумаги по назначению. Движимый отчасти тревогой за нашего поимщика, отчасти надеждою лучше рассмотреть человека в чёрном (ибо через окно мало что увидишь), я в 20.10 вышел из «Грот-салинга», оставив на посту мистера Орни, и двинулся на юг по Лондонскому мосту. До парадной двери Бимбар-ямы, ведущей в приёмную, я добрался примерно к 20.13. Опасаясь любопытных глаз, я не стал входить, а некоторое время прогуливался по соседним улочкам (опыт, который я никому из членов клуба не рекомендовал бы повторять, ибо проулки вблизи факторий мистера Нокмилдауна кишат грабителями и прочая, как скотобойня — мухами), пока в 20.24 из тупика, образуемого тремя строениями Бимбар-ямы, не показался экипаж (наёмный, без каких-либо примет). Я следовал за ним до Больших каменных ворот, каковые он миновал в 20.26.30. Отсюда я смотрел, как экипаж едет через мост. Он оставил позади церковь св. Магнуса-мученика (другими словами, исчез в Лондоне) в 20.29.55: довольно быстро, поскольку движение по мосту было свободным. Примечательно, что от Лондонского Сити до штаб-квартиры мистера Нокмилдауна всего двести секунд: материал для проповеди, который я охотно уступаю всем желающим гомилетикам. По пути к Бимбар-яме я встретил на Тули-стрит мистера Партри с чертежом летательного аппарата под мышкой и, следуя нашему обыкновению, сделал вид, будто мы незнакомы. Дав крюк по соседним проулкам, я последовал за ним, на некотором отдалении, в «Грот-салинг».
Мистер Партри объяснил, что наш аукцион подобен колесу: сперва его заедало, теперь оно разогрелось и крутится как следует. Раньше покупатель приходил осматривать товар лишь через день-два. Однако сегодня, когда мистер Партри менял чертёж летательного аппарата на химические записки, он встретил самого мистера Нокмилдауна, и тот шепнул, что если мистер Партри посидит и пропустит стаканчик-другой, он сможет недолгое время спустя зайти в аукционное помещение и увидеть ответ. Мистер Партри отправился ждать, но не в приёмную, а в уютный маленький бар, предназначенный для личных гостей злочестного руководства, и в 20.23 (ибо я научил его определять время и снабдил часами, сверенными с моими), получив знак одного из служащих, вернулся в аукционную комнату. Там он увидел, что содержимое бювара просмотрено и рядом оставлен золотой луидор. Партри его не взял, давая понять, что в ближайшие день-два добавит к нашей куче что-то ещё.
Мистер Орни отправился к доктору Уотерхаузу, чтобы лично сообщить новость. Перед уходом он поделился со мною следующим щекотливым делом: мистер Орни считает, что предложение мистера Тредера обменять вечерние часы на утренние по курсу один к двум не заслуживают даже презрения, а уж тем более вежливого ответа. Он не знает, как довести это до сведения мистера Тредера. Поскольку я человек исключительно невежливый, никто лучше меня не справится с такой задачей, что настоящим и выполняю.
Попрошу членов клуба не засорять журнал дрязгами по поводу времени дежурств. Расписание всё равно нарушено вчерашними событиями. Я посоветовался с сэром Исааком. Он полагает, что угадал желания покупателя, и я с ним согласен. Однако мы не хотим продавать оригинал документа этому человеку, кто бы он ни был, посему заняты сейчас изготовлением копии, с некоторыми изменениями, так что она будет совершенно бесполезной (документ представляет собой химический рецепт, написанный на своего рода философском языке, то есть практически шифром; я достаточно знаю этот язык, а сэр Исаак — алхимию, чтобы вместе мы могли создать вполне убедительную подделку). Тем временем мистеру Хокстону поручено изготовить две неотличимых с виду шкатулки, посему ближайшие дни, а буде понадобится, и ночи он проведёт в Клеркенуэлл-корте.
Остальных членов клуба я бы попросил договориться между собой, кто какие часы возьмёт, не прибегая для этого к журналу.
Провёл здесь почти сутки в одиночестве. На царской службе приходилось терпеть и не такое.
(Писано без подготовки.) Наброски следует вверять черновым тетрадям, где их не увидит чужой глаз. Я взял себе за твёрдое правило многократно переписывать документы, которые намерен представить вниманию других лиц либо коллег. Однако обстоятельства, приведшие к возникновению клуба, членом коего я с недавних пор имею честь состоять, столь необычны, что извиняют неотшлифованность моих торопливых строк.
Доктор Уотерхауз (который, пока я пишу, спит на полу возле) и я извлекли из долгого бдения господина Кикина неоспоримую пользу: мы изготовили документ в несколько страниц, с виду неотличимый от оригинала, составленного в 1689 году покойным мистером Гуком, сиречь написанный на такой же бумаге, сходными чернилами и сходным почерком, в тех же величавых, но туманных каденциях философского языка и теми же скупыми знаками истинного алфавита. Подобно исходному тексту мистера Гука, который документ по большей части воспроизводит, это якобы рецепт лекарственного эликсира столь сильного, что он способен воскрешать мёртвых, включенный в рассказ о странных событиях под куполом Бедлама. На самом деле рецепт бесполезен по двум нижеизложенным причинам:
Во-первых, для него, как и для исходного рецепта, записанного мистером Гуком, потребна в качестве одного из ингредиентов таинственная субстанция; поскольку природа её не разъясняется, ни один другой исследователь не сможет воспроизвести полученный мистером Гуком результат (изъян, свойственный многим другим трудам упомянутого автора, а также возможная причина, по которой он замуровал рецепт в стене).
Во-вторых, некоторые инструкции сознательно искажены, по моему указанию, и тот, кто в точности их исполнит, получит зловонный и безобразный осадок, называемый у алхимиков фекалиями.
Покуда мы в храме Вулкана корпели над химическим умопостроениями, мистер Хокстон и несколько его подручных во Дворе технологических искусств (пользуясь термином моего сонливого коллеги) смастерили две великолепные шкатулки из чёрного дерева и слоновой кости. Они сделаны совершенно неотличимыми посредством следующего метода: каждая деталь изготавливалась в двойном количестве и сами шкатулки собирались рядом на одном верстаке. Всякий документ, помещённый в такое хранилище, приобретает большую значимость, по крайней мере в глазах человека, падкого до внешних обольщений.
Одна из парных шкатулок сейчас в Клеркенуэлле, где мистер Хокстон трудится над дальнейшим её усовершенствованием. Вторую, вложив в неё поддельный документ, мы с доктором Уотерхаузом доставили в «Грот-салинг».
Поскольку Партри не способен прочесть написанного на этих страницах, я позволю себе отозваться о нём свободнее, чем ежели бы подозревал, что он может в будущем ознакомиться с моими заметками. Прошу у клуба прощения за то, что предлагаю непрошеные советы. Хотя все его члены суть мужи зрелые и многоопытные, сам клуб пребывает в том возрасте, в каком, будь он младенцем, не обрёл бы ещё способности ползать и даже ворочаться в колыбели. Я вступил в его ряды последним, однако преследованием монетчиков занимаюсь уже более двух десятилетий, посему имею основание полагать, что мои суждения, тщательно взвешенные и разумно изложенные, будут небесполезны для членов клуба и заслуживают тех нескольких минут, что потребуются для их прочтения.
Я не стал бы нанимать Партри. Легко понять джентльменов, прибегающих к услугам поимщика, дабы проникнуть в гнусные притоны, где обретаются монетчики, ибо нахождение в подобных притонах равно отвратительно и опасно. И всё же Диас не открыл бы Мыс Доброй Надежды, если бы не отправился в трудное плавание, из которого мог не вернуться; анналы Королевского общества хранят многочисленные свидетельства об учёных, не щадивших здоровья и даже жизни, ибо того требовало отыскание истины. Вот почему я давно взял в обычай наносить на лицо сгущённый сок бразильской гевеи, дабы придать ему вид изъязвленного болезнью, и прочая, и прочая; преобразив, таким образом, свою внешность, я инкогнито посещаю тюрьмы, кабаки и другие подобные заведения с намерением видеть и слышать собственными органами чувств то, что презренный поимщик бессилен ясно воспринять и связно изложить.
Когда клуб удостоил меня своим членством, Партри был уже нанят, и я не предлагаю уволить его сейчас. Отказаться от услуг Партри на данной стадии аукциона значило бы заронить у покупателя серьёзнейшие сомнения. Однако, читая журнал, я не мог не отметить, что все сведения о Бимбар-яме получены со слов мистера Партри, за исключением мимолётных и нечётких образов в окне. Желая убедиться, что он, подобно Гамлетову дяде, не льёт яд в ваши сонные уши, я вознамерился самолично посетить Бимбар-яму вместе с мистером Партри. Доктор Уотерхауз, в тревоге за моё благополучие, высказался против, однако, хорошо меня зная, прекратил свои увещевания прежде, нежели они сделались назойливыми. Мистер Партри воспротивился с горячностью, поначалу усилившей мои нехорошие догадки, однако, немного оправившись от изумления, нехотя согласился. Впрочем, увидев, как я в мгновение ока преобразил свою внешность посредством латекса и театрального клея, а также сменой одежды, осанки и поступи, он заметно успокоился и не возразил больше ни словом. Мы двинулись к Бимбар-яме с интервалом в десять минут. Я шёл первым, изображая торговца часами, который, движимый нуждой, восхотел приобрести товар по ценам, каких честный человек предложить не может. После того как я устроился в «приемной», вошёл мистер Партри, неся шкатулку, завёрнутую в чёрную тряпицу. Внутри неё содержалась первая из страниц рецепта, составленного мною и доктором Уотерхаузом.
Было бы лишним излагать дальнейшие подробности, ибо я увидел более или менее то, что рассказал вам Партри. Мои подозрения, по крайней мере в части Бимбар-ямы и аукциона, оказались безосновательны. Шкатулка сейчас в аукционной комнате, дожидается покупателя. Партри ушёл туда, где уж он ночует. За время моего отсутствия доктор Уотерхауз заснул на часах; в армии за такое подвергают телесным наказаниям, как в клубе, не знаю. Я отстою первую ночную стражу, а его разбужу, как только пробьёт два.
Сэр Исаак не преминул разбудить меня в указанное время. С тех пор я не набл. ничего. Однако я покривил бы душой, утверждая, будто мои глаза постоянно были открыты.
Если бы брат Даниель переборол искушение закрыть глаза, он приметил бы свет в интересующем нас окне. Ибо в десять утра мистер Партри пришёл с известием, что подле шкатулки оставлена монета в пять гиней (sic). Кто-то посмотрел первую часть рецепта и остался доволен увиденным; я готов побиться об заклад на собственные пять гиней, что за следующую странницу нам предложат такую же сумму.
Отправил Партри в Бимбар-яму со второй страницей, однако мне не нравится оборот, который принимают наши дела. Что мешает покупателю переписать рецепт и оставить нас ни с чем?
Свет горел за грубой завесой на интересующем нас окне в течение более чем часа, подтверждая опасения мистера Тредера.
Я могу развеять их, сообщив некоторые подробности касательно шкатулки. Как убедится всякий, кто возьмёт на себя труд внимательно её осмотреть, она с двойным дном. Нижнее отделение заперто; открыть его можно только ключом, который мы пока оставили у себя. Если покупатель доберётся до четвёртой страницы, он обнаружит пассаж, согласно которому необходимый для рецепта ингредиент спрятан в нижнем отделении шкатулки. Просто переписав четыре страницы, он не получит ничего, кроме боли в пальцах. Ему нужны шкатулка и ключ, которого он не получит, пока не заплатит.
Также напоминаю мистеру Тредеру, что наша цель — не получить плату, а приманить покупателя.
Ничего.
Мистер Орни выиграл бы пари, если бы кто-нибудь опрометчиво согласился с ним спорить; Партри сообщил, что на первую монету положена вторая такая же. Я взял на себя смелость отправить страницу номер 3.
Набл. дальнейшая деятельность. Подозреваю, что покупатель копирует или расшифровывает рецепт.
Согласен, что наше предприятие — ловушка, а не законная коммерческая транзакция. Однако, по мере того, как стопа пятигинеевых монет устремляется к небесам, во мне растёт искушение заняться продажей философических бумаг. Партри сообщил, что нам предлагают уже пятнадцать (sic) гиней. Я отправил с ним четвёртую и последнюю страницу.
Рано вечером занавесь была полностью отдёрнута, и я вновь наблюдал нашего тёмного философа за работой. Он носит капюшон, вот почему я не мог разглядеть его лица. Возможно, оно обезображено оспой или обожжено в ходе алхимических опытов. Во тьме рядом с его плечом подрагивало серое гусиное перо, покуда он прилежно марал чернилами страницу за страницей. Затем холстина вновь опустилась, и до 23.12.30 в окне мерцал слабый свет.
Катастрофа. Партри доложил, что все пятигинеевые монеты исчезли, а на их месте лежит серебряный пенни.
Позволю себе не согласиться с братом Норманом. Это не катастрофа, а явный знак со стороны покупателя, что он верно расшифровал рецепт и понял, что всё написанное бесполезно без ингредиента, который якобы находится в нижнем отделении шкатулки. Я отправил Партри в Бимбар-яму с ключом и буду оставаться в «Грот-салинге» вплоть до завершения охоты.