Двое из двадцати миллионов

Каплер Алексей Яковлевич

Немецкий солдат, лежавший у пулемета, в изумлении смотрел на девушку, которая появилась из расщелины между обломками скал.

Она вышла открыто, не таясь, при ярком дневном свете, под белым слепящим солнцем, залившим истерзанную аджимушкайскую землю. Была это тень человека - девушка в старой гимнастерке, в зеленой некогда юбчонке. На голове пилотка со звездочкой.

Немец приложился к прицельной рамке, и девушка оказалась заключенной в ее смертельную прорезь.

Выйдя, Маша зажмурилась, прислонилась

к скале и закашлялась. Она долго кашляла и сплевывала на землю черную слюну.

Борьбу долга и жалости можно было угадать в лице мальчишки - немецкого солдата. Нахмурились брови, лоб покрылся испариной. Сдвинутая на затылок пилотка открывала белобрысый хохолок. Палец лежал на гашетке пулемета, но солдат не стрелял.

Вот отчаянная эта девчонка оторвалась от скалы, поправила пояс на гимнастерке, взглянула на небо и двинулась вперед, к колодцу. Ствол пулемета неотступно следовал за ней. Сквозь прорезь прицела видно было, как Маша приближалась к колодцу, как обходила убитых, как склонилась на миг над одним...

Из расщелины скалы люди напряженно следили за каждым Машиным шагом. Вот опустила она ведро, в колодезь и выбрала веревку. Полное прозрачной воды ведро стало на сруб, и Маша припала к воде. Она пила, пила, пила, пила, останавливалась, чтобы вдохнуть воздух, и снова пила.

Следил за ней немец. Следили глаза из-за скалы,- глаза умирающих от жажды людей... Напившись наконец, Маша еще раз опустила и подняла ведро. Немец видел, как девушка снова поправила пояс на гимнастерке, взяла ведро и неторопливо пошла обратно, к скале. Ствол пулемета следовал за ней шаг за шагом.

Шла Маша. Ждали люди в катакомбах. Казалось, уже вечность идет девушка. Вот подошла она к расщелине. Дрогнул палец немецкого солдата. Дрогнул, но не нажал гашетку.

И куда-то в сторону, где залег за пулеметом немец, в сторону врага, пощадившего ее, улыбнулась девушка. И скрылась...

В каменоломнях, у входа ждали Машу солдаты, командиры, женщины, дети. Все молчали и завороженно смотрели на ведро, поставленное Машей на землю, ведро, в котором шевелилась серебряная поверхность воды.

ЛЕТО СОРОК ПЯТОГО

Тарахтели, постукивали колеса старого разболтанного вагона. Солдаты спали. Они лежали и сидели на полках, в проходах, на полу.

Было их тут в вагоне раз в десять больше нормы. Свеча, вставленная в фонарь, тускло освещала вагон.

Сергей проснулся оттого, что. Маша кричала во сне. Он поднялся с пола, наклонился над нею.

Маша металась, кричала и как бы отталкивала что-то от себя.

– Проснись, Маша,- шептал Сергей,- проснись, людей разбудишь... Тише, тише...

И Маша проснулась. Прижалась к спинке, подобрав, ноги и со страхом, широко открыв глаза, не узнавая, смотрела на Сергея.
– Это я... я... Успокойся. Ну успокойся же...

Но

Маша все так же сидела, сжавшись в комок.

– Очнись, Машенька. Все хорошо,- шептал Сергей.- Мы живы. Война кончилась... Мы едем домой в Москву. Опомнись... Тебе опять что-то приснилось...

И Маша вдруг бросилась на шею к Сергею и, дрожа, плача, прижалась. к нему.

– Ну, тихо, тихо... Все хорошо, все хорошо. Но Маша плакала все сильнее. '

– Успокойся, забудь, дорогая, забудь. Все прошло, все кончилось, все хорошо, Машенька, забудь...

– Спать не даете, черти...- раздался, сверху, с третьей полки, недовольный голос,- дня им мало...

И уже заулыбалась Маша, и они шепотом что-то говорили друг другу и смеялись и закрывали друг другу рот рукой, чтобы не вызвать своим смехом гнев сердитого верхнего дяди.

Чем ближе подходила Маша к школе, к родному своему дому, тем неувереннее шла, тем чаще взглядывала на Сергея, ища его поддержки.

Ворота были открыты, школьный двор залит солнцем. Крича, сшибая друг друга, ребята гоняли футбольный мяч.

В глубине двора стоял двухэтажный флигелек. Взглянув вверх, на его раскрытые окна, Маша сказала:

– Вон те - крайние два...

Мальчишки перестали гонять мяч и уставились на девушку с медалью "За отвагу" и "Красной Звездой" на гимнастерке и старшего лейтенанта с двумя рядами боевых орденов, который опирался на палку.

– Ребята, кто у вас теперь директор?

– Анна Ванна,- нестройным хором ответили Маше мальчишки.

– Она уже дома.- Похожий на цыганенка паренек заорал, глядя вверх, во все горло:- Анна Ванна! Анна Ванна!

В одном из крайних окон флигелька, на которые указывала раньше Маша, появилась пожилая женщина с полотенцем и тарелкой в руках.

– Заходите, товарищи, прошу вас,- сказала она.- Костик, проводи...

Цыганенок побежал к подъезду, распахнул дверь.

– Спасибо, Костик, я знаю дорогу. Маша прошла в подъезд. Сергей за ней следом. Деревянная лестница вела на второй этаж. Маша поднималась, задерживая руку на перилах, ощупывая их знакомую гладкость. Сергей понимающе смотрел на нее. Во дворе вокруг цыганенка собрались мальчишки.

– Видали, че у нее... "За отвагу"!

– Подумаешь, взяла у кого-нибудь напрокат да нацепила, чтобы пофасонить,- сказал маленький скептик и тут же получил по уху.

– Заткнись, фашист!

– Сам фашист!
– заревел скептик.

Вот Маша и Сергей уже на площадке деревянной лестницы. Здесь поворот на второй марш, а в раскрытых дверях уже стояла, поджидая их, Анна Ивановна.

– Пожалуйте, прошу вас...- говорила она и вдруг, вскинув руки, закричала во весь голос: - Машенька! Маша!
– и бросилась вниз, навстречу...