Двое из двадцати миллионов
Шрифт:
– Разыскивал жену, товарищ полковник, она была на другом фронте.
– Отыскали?
– Отыскал, товарищ полковник. Тоже демобилизовалась. Батальонный санинструктор, товарищ полковник. В Аджимушкайской эпопее участвовала.
Отвечая, Сергей тревожно поглядывал на членов комиссии, которые о чем-то перешептывались.
– Ну так вот,- с сожалением произнес наконец полковник,- к великому огорчению нашему, мы не можем допустить тебя, Сергей, к экзаменам...
Хоть и ожидал этого, Сергей вскочил, побледнев.
–
– Медики простучали и просветили тебя самым внимательным образом... У тебя сидит осколок у сердца - это раз, и сильнейшие последствия дистрофии... видимо, аджимушкайской еще... Не годишься ты, старший лейтенант... сам должен понять...
– Я летчик, - крикнул Сергей, - понимаете, я летчик, я для того только живу!.. Медики вечно перестраховываются...
– Товарищ старший лейтенант...
– пытался строго остановить его полковник, постукивая карандашом по графину.
Но Сергея понесло.
– ... осколок? Да я оперируюсь, пожалуйста... Я абсолютно здоровый человек...
– Ладно, пусть выговорится,- махнул рукой полковник.
И Сергей заговорил спокойнее, хотя и на том же градусе возбуждения;
– ... Я в училище... есть же у человека чувство, зачем он родился... вот тут, в руках у меня машина... а вместо неба меня швырнуло в подземелье... камень над головой... Ну, думал, если выживу... Выжил война, не до летной учебы, воевал, куда бросали...
Неожиданно Сергей сник, умолк, опустил голову. Члены комиссии с сочувствием смотрели на него.
– Все понимаем, друг,- сказал полковник,- но права нам такого не дано... Получишь документы в канцелярии. Все. Давайте следующего.
Выйдя из академии, Сергей остановился, не зная, не понимая, куда ему идти. Он стоял подавленный, в нерешительности, его обтекали прохожие.
Из здания академии вышел летчик, капитан, и, увидев Сергея, бросился к нему:
– Серега! Неужто ты?.. И почему такой мрачный? Сергей с удивлением взглянул на него и вдруг, узнав, улыбнулся.
– Андрей...
Друзья обнялись. Потом стали разглядывать друг друга, и только тут Сергей заметил на груди Андрея звездочку Героя над тремя рядами орденов и медалей.
– Елки-палки... ты вон, оказывается...
– А я про тебя во всех летных соединениях справлялся... Что же, в пехоте воевал? Как так?
– А вот так, брат, получилось, такая везуха. И сейчас выставили, к экзаменам не допустили...
– Быть не может!
– Медики проклятые!.. Я и скис.
– С ума сойти! Помнишь, твой первый вылет? Пойдем, брат, все же отметим встречу.
– Пойдем, К Маше бы надо... Она знает, как я этого боялся...
– Маша?
– Да, Маша, жена.
– Вон как... Ну, пойдем, потом заглянем к тебе, познакомишь.
И они "заглянули".
Поддерживая друг друга и героически пытаясь держаться ровно, друзья ввалились
– Маша, - сказал Сергей, - все... эти... клистирные трубки, как Чапай говорил...
Он произносил слова с трудом, повалился на стул, опустил голову на руки. Андрей протянул Маше огромную лапищу.
– Мы из одной летной школы с Сережкой... Андрей меня зовут... Мы чуть-чуть отметили, может быть, немного заметно...
– Заметно, заметно... Я тут чуть с ума не сошла от беспокойства. Не допустили Сережу?
– Не допустили, гады... Он лучшим курсантом был в школе... природный летчик...
Опустив голову, Сергей сидел за кухонным столиком - единственной фундаментальной вещью в их комнатенке, освещенной тусклой лампочкой, свисавшей из-под потолка.
– Что делать...
– говорил Андрей.
– Хорошо бы Сергею поступить в Автодорожный. Я ему говорил, да он сейчас слушать не хочет. А у меня там ректор свояк. Да и без того Сережке все права.'
Сергей вдруг выпрямился и ударил кулаком по столешнице.
– Не буду! Не хочу!
– закричал и замотал головой.
– Ничего не хочу... ничего не буду... ничего не буду... ничего не буду...
– Переживает...
– сказал Андрей.
Маша подошла к Сергею, обняла, погладила по щеке, потом показала палец.
Сергей перестал мотать головой и уставился на палец, с недоумением посмотрел на Машу, снова на палец, ничего не понимая. Затем в глазах его мелькнула искорка воспоминания, и, вспомнив наконец все, жалко улыбнулся и захватил Машин палец своим указательным.
– Ой! Сломаешь!- засмеялась она.
ДЕКАБРЬ СОРОК ШЕСТОГО
Сергей проснулся оттого, что Маша вскрикивала во сне.
Он встал, включил свет. Тусклая лампочка зажглась под потолком, осветив крохотную комнатку, две койки, кухонный столик у окна, книжную полочку и бельевую корзинку, в которой спал ребенок. Маша стонала, хватаясь за горло.
– Проснись, Машенька, проснись, Катю разбудишь.
Маша проснулась и лежала испуганная, широко раскрыв глаза.
– Опять катакомбы?..- сказал Сергей. Наконец Маша проснулась окончательно.
– Просто удивительно, - сказала она, - сколько всего было с тех пор, а снится все то же. Опять душат нас газами...
– Все потому, что ты думаешь об Аджимушкае... Забыть, забыть надо...
– Есть хочешь?- спросила Маша.
– Нет.
– Неправда. Буханку оставь, а там хлеба кусочек в газете. И повидло.
– Только с тобой вместе.
– Ну, давай. И поправь шинель - ребенок простудится.
Сергей подтянул сползающую шинель, которой была укрыта девочка в корзине, и взял с подоконника кусочек хлеба, завернутый в газетную бумагу. Стакан с остатками повидла пришлось отдирать ножом - он примерз к ледяной корке, покрывшей оконное стекло.